Их беседу прервал длинный звонок. Трезвон стоял, как на пожаре. Кинувшиеся к двери Снегиревы обнаружили за ней взъерошенную Наташку. Глаза у нее горели. − Настя, компьютер! Предки купили компьютер! Идем скорее! − вопила подруга, подпрыгивая от нетерпения. − Пока Никита не пришел. Идем же! − И схватив Настю за руку, потащила к себе. Да, это была вещь! − Настя даже позавидовала. Но Наташка клятвенно пообещала, что учиться на нем они будут вместе. Ведь все равно она сама ничего не поймет. − Давай включим, − возбужденно предложила Наташка. − Я знаю, как. Я уже втихую включала, здесь в инструкции все написано. − А родители не будут ругаться? Все-таки он бешеные деньги стоит. Еще сломаем. − Не, маман сказала, если не терпится, включай. Сломаешь, будешь сама чинить. А лучше Никиту дождись. Только я не хочу его дожидаться, − он потом меня не подпустит, пока сам не наиграется. − Ну, давай, включай. Но едва на экране монитора появилась красочная заставка, дверь распахнулась, и в комнату ворвался Наташкин братец, − да не один, а с Вадимом и двумя девицами, одна из которых была подружкам уже знакома, именно ее они видели тогда в раздевалке. − А ну, брысь! − скомандовал Никита. − Кто разрешил включать компьютер? Сломаешь, убью! − Мама разрешила! − возмутилась Наташка. − Он что − только твой? Нам обоим купили. Но тот крутанул стул, сдернул с него Наталью и, словно мячик, кинул на диван. А сам уселся на ее место, и прильнул к монитору. Его друзья дружно столпились рядом. Наташка громко заревела. А Настя, потрясенная до глубины души хамством Никиты и равнодушием Вадима − тот даже не взглянул на нее − молча, кинулась к себе. Ей тоже очень хотелось плакать, но она стерпела, побоялась привлечь внимание родителей. Но они, сразу поняли, что дочь вернулась расстроенной, и стали приставать, в чем дело. Пришлось рассказать. − Чтоб я… когда-нибудь к этому компьютеру! Еще прикоснулась! Да ни в жизнь! − клялась Настя, вытирая слезы. − Никогда не думала, что Никита… такой! Как он мог! Перед этими… Как будто мы пыль! Да пусть подавится своим компьютером! − И вся любовь, − посочувствовала Галчонок, с жалостью глядя на расстроенную дочь. − А как смотрел, как вздыхал! − что один, что другой. Да не огорчайся ты так, они того не стоят. − Действительно, дочка, − поддержал ее отец, − не горюй. Будет и у тебя компьютер. − Ты думаешь, она из-за компьютера расстроилась? Да из-за этих нахалов. Она же считала их джентльменами, а они обыкновенные жлобы. Из-за какого-то железа так девчат унизили перед своими красотками. И этот Вадим − в машине выглядел таким интеллигентом. Вот, Настя, он себя и проявил. И не жалей, зачем он тебе такой нужен. − Это я ему не нужна. − Настя снова заплакала. − А он мне еще больше не нужен. А компьютер нужен, очень нужен. Пап, ты же говорил, что ваши лаборанты могут его собрать из каких-то частей? Пусть хоть самый простой. − Купим новый, − твердо пообещал отец. − Возьму кредит и деньги в кассе взаимопомощи, слава богу, у нас она еще действует. За год выплачу. Не горюй, котенок, будет у тебя компьютер. И тут вновь затрезвонил дверной звонок. Явилась заплаканная Наталья. Села рядом с Настей и снова залилась слезами. Родители повздыхали и удалились, решив, что подружки наплачутся и полегчает. Все-таки дочь не одна, глупостей не наделает. А дела ждут. А ведь и вправду после слез стало легче. Глубоко вздохнув напоследок, подруги умылись и принялись строить планы мести. − С ними не разговариваем, − жестко сказала Наташка, − ни с одним, ни с другим. Смотрим, как на пустое место. Ты, Настя, с этим скотом, моим братцем, даже не здоровайся. Молча, отворачивайся и уходи. Пусть знает, что у нас тоже есть гордость. − Нет, здороваться надо, − не согласилась Настя. − Но только здороваться. А ты больше к его компьютеру не подходи. Мне папа на этой неделе купит новый, будем на нем учиться. Думаю, Никита скоро извиняться станет, вот посмотришь. Но ты подольше не поддавайся, пусть ему стыдно станет. − Да я никогда ему не прощу! − Наташка гневно сверкнула глазами. − А в компьютер вирус запущу. Я знаю, как, мне пацаны со двора рассказывали. Есть такие программы − зараженные вирусом. На дискетах. Я этому уроду так отомщу, будет знать, как меня позорить перед какими-то крысами. − Нет, компьютер не надо − ты что! Он ведь не виноват, − запротестовала Настя. − Если они такие, так что же, и нам такими быть? Будем выше. − Ладно, не буду. Действительно, железо это ни при чем. Но этому гаду я все равно припомню, найду момент. Настя, давай теперь у тебя уроки делать? Всегда. Пусть почувствует, что нам его объяснения больше не нужны. − Конечно. Тащи тетрадки, а я борщ разогрею. Наталья сбегала к себе и вернулась совершенно разъяренная: − Нет, ты представляешь? Сидят со своими девками у монитора, прижались друг к другу, как птенчики, только что не воркуют. Я собираю тетрадки, а этот гад таким елейным голоском спрашивает: «Вы что, сегодня у нас заниматься не будете? Может, вам чего объяснить?» Как ни в чем не бывало! − А ты? − Знаешь, у меня от злости, все из головы повылетало. Только дверью хлопнула, аж стекла зазвенели. Ну, ничего, вернусь, я ему еще выскажу. И родителям наябедничаю, − мстительно добавила Наташка. Уроки были сделаны, посуда вымыта, но Наталья не уходила: выжидала, когда уберутся Никитины гости. Выглядывала, выглядывала в окно, но все же их уход прозевала. Вернувшись к себе, она позвонила Насте: − Представляешь, смылись. Все четверо. Только я собралась наговорить ему кучу гадостей, − и девок ихних не постеснялась бы. − прихожу, а в доме пусто. Весь пар даром вышел, так жаль. Ну, ничего, пусть только вернется. Но поругаться с братом всласть в этот вечер не пришлось: тот пришел домой за полночь, когда Наташка уже спала. Правда, родителям она наябедничала от души. Вернувшись на следующий день из лицея, Настя обнаружила, что в доме нет хлеба. Пришлось тащиться в булочную. Спускаясь по лестнице, она носом к носу столкнулась с Никитой. Настя сделала шаг в сторону, но он шагнул в том же направлении и преградил ей дорогу. − Так за что вы с Натальей на меня дуетесь? − невинным голосом осведомился Наташкин брат. − Что компьютер у вас отобрали? Но мы же недолго посидели, просто не терпелось опробовать. Могли потом сколько угодно играть. − Ты на самом деле тупой или притворяешься? − Настя не собиралась с ним разговаривать, но не вытерпела. − Дело разве в компьютере? − А в чем? Ну, подумаешь, пересадил твою подружку на диван, чтоб не мешала. Есть из-за чего злиться. − Значит, не притворяешься, − констатировала Настя. − Пропусти меня. Когда поумнеешь, поймешь. − Настя, чего ты с ним разговариваешь? − Разъяренная Наташка вылетела на лестничную площадку. − Мы же договорились − они теперь для нас пустое место. Пусть со своими уродками целуются. Тоже нашли красоток: одна корова, другая глиста. Это которая твоя − корова? − По морде хочешь? − обернулся Никита. − Сейчас получишь! И угрожающе двинулся наверх. Но Настя успела загородить подругу. − Только тронь! − выпалила она. − Я тебя за человека считать не буду. Поднять руку на женщину − это низко! − Когда б она была женщиной, − процедил Никита, − а то стерва, каких поискать. Ладно, не бойся, не трону. И все же, может, объяснишь. что на вас нашло? − Может, и объясню. Если сам не догадаешься. А заниматься мы будем теперь у меня, и в ваших объяснениях больше не нуждаемся. Тем более, что у вас теперь есть, кому объяснять. − Э, да ты, похоже, ревнуешь, − вдруг развеселился Никита. − С чего бы? И кого: меня или Вадима? Ты же нам обоим дала отставку. Так что ж нам теперь − прозябать в одиночестве? От этих наглых слов Настя просто онемела. Не глядя на него, она ринулась вниз по лестнице, негодующая Наташка − за ней. Только за воротами двора подружки немного пришли в себя. С горя они отправились в парк, где до тошноты объелись мороженым. А на следующий день у Насти начисто пропал голос. Боль в горле была, будто его порезали бритвой. Заглянув ей в рот, Галчонок ужаснулась: в воспаленных миндалинах угрожающе торчали гнойные пробки. Померив дочери температуру, она кинулась вызывать врача: градусник показал тридцать восемь. − В лицей не пойду, − написала Настя забежавшей подруге, − скажешь, что я заболела. Как у тебя горло, не болит? − Ни капельки, − с сожалением вздохнула Наташка, − даже жалко. Поболела бы с тобой за компанию, может, этому гаду стыдно стало бы. А то ведет себя, как ни в чем не бывало. Ладно, поправляйся, я после лицея забегу. Она унеслась. А Настя, вздохнув, открыла алгебру. Где-то без четверти одиннадцать, когда по ее расчетам в лицее была перемена, зазвонил телефон. Подняв трубку, она с изумлением услышала голос Вадима:
− Настенька, говорят, у тебя ангина? О, я знаю, как это больно. Не отвечай, − Наташа сказала, что у тебя голос пропал. У меня дома есть спрей, я тебе после уроков занесу. Сразу боль снимет. И температура спадет. Сможешь открыть дверь? Ладно, не отвечай, что-нибудь придумаем.
И он отключился. А Настя еще с полчаса приходила в себя. Она и представить себе не могла, что в ее душе поднимется такая буря. Радость, перемешанная с негодованием, переполняли ее, − и еще что-то, похожее на ожидание, предвкушение неизвестно чего. Наконец, она взяла себя в руки и стала решать, как вести себя, если он и вправду заявится. Посоветоваться с Наташкой? Но если он придет раньше? Вдруг у них меньше занятий? Что же придумать?
Ничего путного на ум не приходило. Она попыталась разжечь в себе былую обиду, но та никак не хотела разжигаться. Тогда она представила лицо Вадима в раздевалке и его слова о том, кто они с Натальей такие. Обида сразу подняла голову и приготовилась к атаке. Ах, он озаботился ее здоровьем? Обойдемся! Взяв ручку, она написала нарочно неровным почерком «Мне ничего не надо. Спасибо за заботу. Извини, пригласить не могу, боюсь заразить».
Она сунет записку и закроет перед его носом дверь. Пусть знает! Настя так и не придумала, что он должен знать, но на душе стало легче. Все-таки он к ней неравнодушен. Ишь, сам встречается с этой тоненькой, а все равно думает о ней, Насте. Может, стоит проявить к нему расположение? Пусть показное. Улыбнуться пару раз, взять лекарство. Поблагодарить. Можно даже чмокнуть в щеку. Интересно, бросит он тогда эту студентку?
И она тут же почувствовала укол совести. Нет, с Вадимом так нельзя. Он перед ней ни в чем не виноват и эта девушка тоже. Интересно, как ее зовут и кто она вообще. Наверно, она его очень сильно любит. Отдать записку и больше о нем не думать, приказала она себе. И решительно взялась за учебник.
Однако будущее вещь непредсказуемая, и вскоре Настя почувствовала это в полной мере. Ровно в два часа зазвенел квартирный звонок. Схватив записку, Настя побрела открывать дверь. Но за ней оказался не Вадим, а пожилой дядька в белом халате. Когда врач прослушивал ее легкие, в дверь снова зазвонили. Пока Настя натягивала майку, врач впустил Вадима, да не одного, а все с той же с подружкой. Даже не спросив разрешения, они прошли в ее комнату, как ни в чем не бывало. Вадим показал врачу белую коробочку, тот прочел название и одобрительно закивал: − Да, да, это как раз то, что ей нужно. Прямо сейчас и побрызгаем. Открывайте рот, − обратился он к опешившей Насте и нажал на пульверизатор.
Едкие брызги, обжегшие горло, заставили Настю долго откашливаться и вытирать слезы. − Ничего, ничего, − посочувствовал Вадим. − Зато сейчас боль утихнет.
И, правда, глотать стало легче. Боль сделалась не такой режущей, и у Насти прорезался голос. − Спасибо, − просипела она, свирепо глядя на юношу, − сколько я должна? − Нисколько, − весело отозвался тот, − я им уже пользовался. Лечись, мне вряд ли скоро понадобится, а растворы сохраняются недолго, у них срок годности ограничен.
− Без денег не возьму. − Настя старалась не смотреть в сторону однокурсницы Вадима, смирно сидевшей на стуле. − Можешь забирать, мне мама новое купит. − Но здесь еще срок годности не вышел, а лекарство довольно дорогое, − возразил врач, − зачем же зря деньги тратить? − Не нужно мне от него ничего! − Настя едва сдерживалась, чтобы не заплакать. Поняв, что дело не в лекарстве, врач положил на стол рецепт и попрощался. − Может, тебе поесть приготовить или чего купить? − предложил Вадим, закрыв за ним дверь. − Анечка готовит потрясающие омлеты. А я пока могу в аптеку сбегать. Анечка! − с ненавистью подумала Настя. Значит, ее зовут Анечка. И она готовит ему омлеты. Они что, уже живут вместе? И она содрогнулась от новой незнакомой боли, внезапно резанувшей по сердцу. Господи, пусть они уйдут скорее, хоть можно будет вдоволь нареветься. − Уходи, − прошептала она, с трудом сдерживая слезы. − Пожалуйста, уходите. − Ну, извини, − пожал плечами Вадим. Видимо он что-то прочел в ее глазах. − Я хотел, как лучше. Поправляйся. − Поправляйтесь, − тоненьким голоском поддержала его Анечка, поднимаясь со стула. − До свидания!
Они удалились. А Настя повалилась на диван, всласть наплакалась и не заметила, как уснула, − видимо подействовала выпитая таблетка. Разбудила ее вернувшаяся из лицея Наталья. Пока подруга варила купленные в магазине пельмени, Настя рассказала про неожиданных гостей. − Идиот! Какой идиот! − гневно вскричала Наташка. − Нет, каким же надо быть кретином, чтобы припереться к тебе с этой девкой. Омлет она тебе приготовит! Да он просто извращенец какой-то! Ну, я ему выдам!
− Умоляю, не говори ему ничего! − Настя с удивлением обнаружила, что голос ее уже слушается. − Тогда он точно решит, что я ревную. Умоляю, ничего не говори, обещаешь? − Да я просто не смогу смолчать! Конечно, ревнуешь, а что ты себе думаешь? Это нормально. Любая бы заревновала на твоем месте. Омлет она тебе приготовит, − да я просто презираю его после этого. Как у тебя температура, не упала? − Кажется, упала. О, почти нормальная, − обрадовалась Настя, вынимая термометр. − И есть жутко хочется. Пойду завтра в лицей, чего зря валяться. − Нет, ты все же пару деньков посиди дома, а то еще осложнение какое привяжется. − Интересно, откуда Вадим узнал, что у меня ангина? − Настя испытующе посмотрела на подругу. − Ты Никите проболталась? Ты что, уже с ним помирилась? − Куда ж я денусь с подводной лодки? − вздохнула Наташка. − Он на переменке заглянул в класс и сразу заметил, что тебя нет. Ну и прицепился: почему да что. Он же, знаешь, как репей, все равно своего добьется. Я его сначала послала подальше, так он мне пообещал книгу подарить, «Компьютер для чайников». Если скажу что с тобой. Я и купилась. Нам ведь нужна такая книжка, правда? Как мы сами научимся, если его спрашивать не будем. − Будем ходить в кружок по информатике. − Да, много ты на том кружке узнаешь. Нет, лучше самим. А когда твой отец обещал купить компьютер? − Сказал, на этой неделе. Знаешь, ну их всех. Давай есть. Поев, они принялись за уроки. И хотя Насте хотелось еще поговорить о Вадиме, она себе этого не позволила. Надо о нем перестать думать, перестать, перестать! − твердила она себе. А если сам будет лезть в голову, вспомнить Анечку. − Я запрещаю тебе думать о нем, − приказала она, сурово глядя в зеркало. − Как не стыдно! Гордости у тебя нет. Есть лицей, есть Наташка и новые друзья − этим и живи.
Математика, физика, информатика, химия! А еще куча всяких гуманитарных дисциплин. Преподаватели буквально душат заданиями, − и каждый считает свой предмет главным. Какие там пятерки, тут, дай бог, на трояки не скатиться на математике, думала Настя, а уж история с географией пусть меня простят, ну, не могу я все знать по высшему разряду. И она свирепо вгрызалась в новые параграфы, − тем более что в недалеком будущем назревали зачеты по всем предметам, ведь они уже проучились целый месяц. Но незажившая царапина в ее душе все саднила и саднила, из-за чего она постоянно пребывала в минорном настроении. Наконец, Наталье надоело созерцать ее кислую физиономию.
− Ты долго будешь ходить с постной рожей? − сердито спросила она Настю, когда они неспешно брели из лицея. − Опять хандра накатила? Ты, наконец, определись, чего хочешь: вернуть его или забыть. А то у тебя, как в поговорке: и хочется, и колется, и мама не велит. Хочешь вернуть, давай наметим план действий. Хочешь забыть, плюнь и разотри. Но перестань, наконец, кукситься, на тебя уже все внимание обращают. − Ничего я не хочу, − уныло отозвалась Настя. − Только тоска какая-то темно-зеленая меня гложет. Знаешь, если честно, мне уже ничего не хочется, даже жить. − Совсем хорошо! С чего это тебе жить надоело? Ума палата, сама красотка, любого парня только пальцем помани. Да стоит тебе пару раз улыбнуться Вадиму, прибежит, как миленький, − только эта девка его и видела. − Наташа, ну зачем ты так? Думаешь, я сама не понимаю? Все я понимаю. Но у меня последнее время такое чувство − безнадеги. И всякие нехорошие мысли в голову лезут. Вот скажи: для чего ты живешь? − Как для чего? Живу, и все. Мне нравится. А тебе что − нет? − Мне тоже иногда нравится, но теперь как-то редко. Раньше я об этом не задумывалась. А сейчас, особенно после смерти Дениски, я все думаю: зачем? Зачем мы колотимся, чего-то добиваемся, если нас всех уже приговорили к высшей мере. − Ты что, рехнулась? Кто приговорил? − Бог! Если он, конечно, есть. Причем − ни за что. − Ну, ты даешь! − Наташка даже остановилась. − Настя, нет, тебе надо к врачу. Иначе ты точно сдвинешься. − Ну и что это даст? Что, твой врач может что-то изменить? Ничего он не может. Сам, небось, думает об этом. А ты? Неужели никогда не задумывалась, что станешь старой, что умрешь? Может, даже мучиться перед этим будешь, − если от рака. И ведь ни за что! − Нет, мне это в голову не приходило. Если честно − я не верю, что умру. Вот не верю, и все. Мне кажется, я буду жить вечно. Ну, если не вечно, то долго-предолго. Так долго, что и думать об этом не стоит. И тебе советую выбросить это из головы. Посмотри вокруг: ведь все люди живут, и никто с ума не сходит, что когда-нибудь умрет. А старики? Будь по-твоему, они вообще должны трястись от страха, что им скоро конец. А твоя бабушка, наоборот, мне кажется очень даже жизнерадостной. И дедушка.
− Может, они просто делают вид? Или ведут себя, как страусы: не буду об этом думать, потому что не могу ничего изменить. Мне папа уже так советовал. Только, что делать, если думается? Я всегда считала, что человека надо наказывать только за дурные поступки. Нас ведь так с детства учили. А выходит: можно убивать ни за что. Даже маленьких детей. Бог захотел, дал жизнь, захотел, взял. Только это неправильно, несправедливо. Я когда об этом думаю, у меня просто руки опускаются. − И что ты собираешься делать? − Не знаю. − Бросишь учиться? А как же мечты о Петербурге? − Нет, конечно, не брошу. Родителей жалко. Буду учиться потихоньку, куда деваться? Но все так противно. Только ты никому не говори, ладно? Просто, я с тобой поделилась − ведь больше не с кем. А Вадим? − да, мне больно, что он с этой. Но все равно я в нем разочаровалась. Поэтому − ничего не надо. Наташа, обещаешь? − Ладно, ладно, не переживай. Но все равно, я с тобой не согласна. Не знаю, как ответить, но не согласна. Пойдем к нам обедать − у нас макароны с мясом по-флотски. Вку-усные. − Нет, не хочу. Пообедаешь, приходи, будем задачи решать, что Гиббон назадавал. Там их тьма.
Наталья ушла к себе, а Настя села за письменный стол и достала физику. Октябрь выдался дождливым, небо постоянно хмурилось и быстро темнело. Она включила настольную лампу, и сейчас же дремавший на диване Федор, прыгнув на стол, улегся в освещенном круге. Хорошо животным, подумала Настя, глядя в его янтарные глазищи, они не думают, зачем живут, и не знают, что умрут. Живут в свое удовольствие − и все. И растения. А мы знаем. Эх, лучше бы не знать. Жить и жить, не думая об этом ужасе. Ладно, надо заниматься, все равно больше ничего не остается.
Она открыла тетрадь и стала записывать условие задачи. Федор, только этого и ждавший, принялся лупить когтистой лапой по буквам, стараясь поймать этих черненьких насекомых. Она шикнула на него, и кот, вывернувшись на спину, развалился по всему столу, − его усатая голова заняла больше половины страницы. − Федор! − строго сказала Настя. − Совести у тебя нет. И так ничего в голову не лезет, а тут еще ты. − Она почесала кота за ухом, стащила на колени и углубилась в задание. − Вы не забыли, что послезавтра День учителя? − спросила ее вечером Галчонок. − Нет, мы еще вчера скинулись на цветы. − А в старой школе? Неужели не поздравите Светлану Михайловну и других учителей? Они ведь столько для вас сделали. − Да мы с Наташей как-то не подумали. И денег у меня больше нет. − Можешь взять из буфета две коробки конфет, − мне студенты понадарили их с десяток. Зайдете в учительскую, угостите. − А я торт куплю, − обрадовалась Наталья Настиному предложению. − Завтра всего две пары, сбегаем после уроков? Как я соскучилась по Светлане и всем нашим!
На следующий день была суббота, поэтому занятия в лицее закончились раньше обычного. Подружкам удалось уговорить Гиббона отпустить их с последнего часа, − и, купив в супермаркете роскошный торт, они понеслись в родные пенаты. Там еще шли уроки. В учительской они обнаружили завуча Наталью Николаевну, проверявшую журналы. Подняв на бывших подопечных бархатные глаза, та всплеснула руками: − Боже мой, девочки! Настенька, Наташенька! Как же я вам рада! Нам так вас не хватает! У вашего прежнего класса как будто душу вынули. Оказывается, вы там были стержнем, особенно ты, Настенька. Всегда можно было положиться, опереться. А теперь сплошной разброд. Ну, расскажите, как вы? Как живете, как учитесь? − Учимся с переменным успехом, − призналась Настя. − Очень много задают по всем предметам Я уже не отличница, да и Наташа не блещет. − Не жалеете? − Нет, Наталья Николаевна, не жалеем. Трудно, но интересно. Зато на английском мы в передовиках. − Что ж, рада за вас. Спасибо, что не забываете, что поздравили. − А как наши? − По-разному. Класс сильно уменьшился. Парфенов ушел, Новиков в казачью гимназию подался, Оля и Света Сверчковы − в экономический лицей, Таня Юдина − в медицинский колледж. Многие поуходили. Звездочек, вроде тебя, Настенька, больше не осталось. − Но у вас же Соколова, говорят, отличницей заделалась, − ехидно вставила Наташка. − Ира Соколова очень старательная девочка, − сухо отозвалась завуч. − И пятерки она получает заслуженные. Напрасно ты, Наташа, иронизируешь. − Да я ничего, Наталья Николаевна, я просто так спросила. Я знаю, что она старается, мы с ней иногда видимся. Она к Насте заходит, когда что непонятно, или просто так. Я ничего плохого не имела в виду. − Ну, хорошо. До звонка десять минут. Не хотите со своими повидаться, там сейчас математика. − Ой, хотим, хотим! Увидев в дверях бывших одноклассниц, класс радостно завопил, а Митька запрыгал на стуле, как мячик. Математичка обернулась на шум, хотела призвать класс к порядку, но потом махнула рукой, − она сама обрадовалась встрече со своими любимицами. Пришлось рассказать о лицее и ответить на кучу вопросов. Когда Настя показала Светлане тетрадь с теперешними задачами, та только вздохнула: − Конечно, у вас же там восемь часов математики в неделю, а у меня только три. И контингент отборный, а не всех подряд берут, как у нас. Чего же не решать − с повышенной трудностью. Вскоре прозвенел звонок. Бывшие одноклассники выстроились гуськом, чтобы обнять каждую из подружек и потрясти им руку. Затем ребята разбежались по домам, а Наталья Николаевна позвала девочек в учительскую пить чай с подаренными сладостями. − Ты бы хотела вернуться? − спросила Настя подругу по выходе из школы. − Представляешь, насколько стало бы легче. Ты бы здесь теперь блистала похлеще Соколовой. Кстати, ее не было, не знаешь, почему? − Ты что? Ни за что! − замахала руками Наташка. − Учиться в нашем лицее − это же так престижно. И студенты кругом, не то, что наши мальчишки. А Ирка, вроде, болеет. Настя, тебе из нашего класса кто-нибудь нравится? − Ты в смысле мальчишек? Павлик нравится. − Да ну тебя. Я серьезно. − И я серьезно. С ним так интересно, и он ничего из себя не строит. Мы сегодня на переменке говорили, − ты представить не можешь о чем: о сотворении мира. Он же свободно читает первоисточники на английском, лучше нас с тобой. И он вычитал в их журнале, что один австралийский ученый математическим путем доказал существование сверхразума. Вывел уравнение, из которого следует, что Вселенная могла быть сотворена только мыслящим существом. И за это получил Нобелевскую премию, представляешь? − Ну доказал, ну и что? Многие и без того верят в бога. − Как ты не понимаешь? Это же гениальное открытие! Одно дело верить просто так, а другое − научное доказательство. У меня даже на душе легче стало. А то я все думала: ну зачем вся эта колготня, если я все равно когда-нибудь превращусь в пыль? А теперь думаю: может, каждая жизнь все же имеет смысл. Может, после смерти мы соединимся с этим сверхразумом, дополним его для какой-нибудь сверхцели. − Слава богу, что тебе полегчало. А то, я как вспомню твои бредни, − аж мороз по коже. Спасибо этому младенцу, только я о другом спрашивала. − Да я понимаю, что у тебя на уме. Я же говорила, что в том смысле мне никто из них не нужен. − А Вадим? − Наташа, перестань. У него есть с кем встречаться. − Думаешь, ему нужна эта Анечка? Она сама на него вешается. Ладно, я тебе расскажу, мне Никита натрепался. Они же с Вадимом в своей группе первые парни на селе. Один черный, другой белый − два веселых гуся, все девки на них запали. А эта Анечка за Вадимом, просто, хвостом ходит. Она сама с ним напросилась, когда услышала, что он тебя собрался проведать. − Ну да − сама! А омлеты? − И про омлеты сказал. Оказывается, у них был поход, − чтобы поближе друг с другом познакомиться, вот там она и готовила им омлет. Говорит: с шампиньонами и сверху посыпанный тертым сыром. Мол, вкуснота необыкновенная. Давай сами когда-нибудь такой сделаем? − Зачем нам такой? Что, мы вкуснее не придумаем? А что еще Никита говорил? − Говорил, что эта толстая, ее Светкой зовут, в него втрескалась. Вроде, она у них из всех девчат самая умная и тоже золотая медалистка. Она ему недавно звонила на сотовый, куда-то звала, − я подслушала. − А он? − Быстренько собрался и умотал. У него с ней точно что-то есть. Наверно, все. Он, знаешь, как стал с ней ходить, резко изменился. Другой стал. Такой уверенный в себе, довольный, рожа масляная. Уже два раза приходил под утро. И родители, представляешь, ему ни слова. Я у него спрашиваю: что, ты мою подругу совсем разлюбил? А он, гад, знаешь, что ответил: «Настя это одно, а Света − другое. Настя − девочка для души». А Света, − спрашиваю − для чего? А он: «Много будешь знать, мало будешь спать». И нос мне пальцами защемил − так больно! − Вот! Значит, и Вадим с этой Анечкой − так же. Они же все время вчетвером ходят. А ты еще спрашиваешь, кто мне нравится. Да они мне все глубоко отвратительны. Мне мама такое про них сказала, − я после этого никогда ни с кем целоваться не буду. − Что?! − Да у меня язык не поворачивается повторить. − Но у нее же повернулся. Ну, скажи, нас же никто не слышит. Может, мне это тоже надо знать. − Ладно, слушай. − И Настя, понизив голос, озвучила услышанную из уст матери информацию про их «хозяйство». Наташка от изумления открыла рот. Потом закрыла и долго молчала, переваривала новую информацию. Наконец, призналась: − Знаешь, я догадывалась о чем-то таком. Когда с Котькой Крыловым целовалась, он все пытался своим низом ко мне прижаться. Я тогда подумала, может, он хочет меня покрепче обнять? А оно вот, значит, что. Теперь мне все понятно. − И тебе не противно было с ним целоваться? − Если честно, противно. Всю обслюнявил. Как вспомню, даже сейчас противно. − А ты же говорила, что когда целуют, кайф. − Это когда я с Димкой Рокотовым целовалась. Он мне так нравился! Если бы он, гад, меня не бросил, я бы в него втрескалась по уши. Хорошо, что вовремя распознала, какой он бабник: он после меня с Иноземцевой путался, потом и ее бросил. Но целовался он классно. Знаешь, мне после твоих слов тоже не по себе стало. Мы о любви, как о возвышенном, думаем, а у них, выходит, одни низменные инстинкты. Да пошли они тогда все подальше. − Может, мы чего-то не понимаем? Мы же не они. Может, они как-то иначе воспринимают любовь? − Да я теперь вообще не влюблюсь! Теперь мне понятно, почему ты так себя повела. Жаль, ты мне этого раньше не сказала. Да и когда влюбляться? Столько задают, голову поднять некогда. Отец сдержал слово, и в один прекрасный день, вернувшись из лицея, Настя обнаружила на своем столе новенький жемчужно-серый «Пентиум». Она тут же позвонила Наташке. Та немедленно примчалась, и подруги погрузилась в подаренную Никитой книгу. Там все было так разжевано − для «чайников» же! − что они довольно быстро разобрались в основных понятиях и терминах, тем более, что английские слова им были, в основном, знакомы. − Настя, я хочу в Интернет, просто, умираю! − заявила Наташка, когда они более-менее освоились с компьютером. − Представляешь, перед нами будет целый мир! Столько знакомств! − Я тоже хочу. − Настя вздохнула. − Но это дорого. А у папы долги. Нам теперь во всем надо экономить, пока не расплатимся за машину и компьютер. − Так, может, на нашем попробуем? Никита с Вадимом уже вовсю там ныряют. Он мне уже не раз предлагал, но я без тебя не хочу. − Они что − вдвоем этим занимаются или всей компанией? − осторожно осведомилась Настя. − Чаще вчетвером, − призналась Наташка. − Эти девки к нему приходят, как к себе домой. Я попыталась вякнуть, так он пообещал меня в ванной утопить. И родителям нажаловался, что я лезу в его личную жизнь. Еще и от них втык получила. И чтоб я к нему не заходила, когда он не один. Представляешь? Совсем обнаглел. Но мы можем лазить по Интернету, когда его дома нет. Он по вечерам обычно смывается. − Нет, ни за что! − выдохнула Настя. Настроение у нее резко испортилось. − Никогда я к вашему компьютеру не прикоснусь, я же слово дала. Но тебе совсем не обязательно мне следовать, это же твоя машина. Забирайся в Интернет сама, пусть тебя брат научит. Зато, когда у нас деньги появятся, мне будешь показывать. − Наверно, ты все еще Вадима любишь, − констатировала Наташка, внимательно глядя ей в лицо. − Иначе не реагировала бы так остро. Кажется, я понимаю, в чем дело. Ты не хочешь его любить, но ничего не можешь с собой поделать. Это, знаешь, как рана, − бывает, затянулась, покрылась коркой, а под ней все болит и болит. − Никого я не люблю! Я ему сама сказала, что между нами ничего такого быть не может. − Настя подошла к окну, с трудом сдерживая слезы. − Нет, мне этого не понять. Зачем ты так сказала? Чего ты этим добилась? Он к тебе точно был неравнодушен, а ты сама все испортила. Ведь все могло быть по-другому. А теперь что ж, теперь он с этой Анькой. Она в него вцепилась намертво. − Но ведь и она ему нравится, иначе между ними ничего бы не было. Ты думаешь: у них уже все было? − Похоже, да. А чего ты хочешь? Они взрослые мужики, − кто откажется, если эти девки сами дают? Анька хоть из себя смазливая, а Светка, которая с Никитой, − вообще уродина. Жирная, щеки толстые, нос картошкой. А одевается − деревня деревней. Да чего я тебе рассказываю, ты же сама ее видела. − Может, она человек хороший? Любят же не только за внешность. Может, ему с ней хорошо? − Ой, не надо! Дает она ему хорошо, вот и все. А любовью здесь и не пахнет. − Наташа, ну почему ты такая циничная? Откуда ты можешь знать, что между ними? Это же ужас − так думать. У меня внутри все болит от твоих слов. − А мне, думаешь, легко? Я, когда ее вижу, так бы и придушила! Но что я могу сделать? Только терпеть. − Как мне хочется куда-нибудь уехать. − Настя грустно смотрела на серое небо. − Далеко-далеко, и чтоб никогда не возвращаться. Чтобы все забыть. Ведь мне всего шестнадцать, а я себе кажусь такой старой! И ничего хорошего впереди. − Ты знаешь, я тоже от всего устала, − согласилась Наталья. − Учиться трудно, а радости так мало! Нам все твердят, что шестнадцать лет − самый прекрасный возраст. А что хорошего? − Дождик пошел. − Настя отошла от окна. − Давай, куда-нибудь в субботу сходим? На какой-нибудь концерт или в театр, а то мы скоро совсем закиснем. − А давай, в лицее предложим? Чтобы всем классом пойти. Помнишь, как мы в нашей школе ходили? Так было весело. − Давай.
Екатерина Андреевна охотно поддержала инициативу подружек. Билеты на концерт известной московской певицы показались одноклассникам чересчур дорогими, поэтому решили пойти в филармонию на концерт местного барда Ларисы Локтевой. Тем более, что и цена билетов оказалась вполне приемлемой: всего полтинник. Однако, концерт лицеистов разочаровал, хотя отдельные песни им понравились. Но репертуар состоял в основном из песен в стиле ретро, рассчитанных на более взрослую аудиторию. Правда, певица была очень хороша: голубоглазая блондинка с высокой прической в роскошном, вышитым золотом платье. И на гитаре она играла превосходно, и голос был приятный: серебристый, с легкой хрипотцой. Но концерт сильно портили перемежавшиеся с песнями выступления местных поэтов, на слова которых исполнительница и сочиняла свои песни. Ладно бы, стихи были хорошими, так ведь нет, отдельные вирши отдавали откровенным графоманством. Да и сами поэты выглядели не по концертному: на сцену выходили в куртках и сапогах, кое-кто читал свои стихи по бумажке, путаясь в словах.
− Неужели нельзя было вызубрить свои же стихи, − досадливо шипела Наташка во время выступления одной поэтессы, напрочь забывшей последнюю строчку, − нам за такое чтение точно пару влепили бы. А тут сцена, да еще люди деньги платили. Не концерт, а художественная самодеятельность. Во время выступлений зрители переговаривались, некоторые вставали и уходили. После перерыва зал наполовину опустел. Подружки тоже сначала хотели незаметно улизнуть, но потом передумали: все-таки перед певицей неудобно, да и деньги уплачены. И досидели до конца. − Как вам концерт? − спросила Екатерина Андреевна, когда они всей гурьбой неспешно возвращались из филармонии. − Мура, − выпалил Денис. − Нудь и скукота. Знал бы, не пошел. − Чего же ты сидел до конца? Тебя ведь никто не удерживал, − насмешливо спросила Наталья. − А я знаю. − Павлик лукаво покосился в сторону Дениса. − Из-за одного человека. Я даже знаю, какого. − Какого? − одновременно воскликнули близняшки Волковы. Но тут в разговор вмешалась Екатерина Андреевна. − Знаешь, и помалкивай, − строго заметила она Павлику. − Во-первых, может, ты ошибаешься. Во-вторых, даже если не ошибаешься, о таких вещах совсем не обязательно сообщать всему свету. − А в-третьих, еще раз вякнешь, я тебя разложу по осям координат, − пообещал Денис. − Есть такая поговорка: многие знания − многие скорби. Будешь скорбеть потом всю жизнь. − Да я пошутил! − Павлик, опасливо отошел от Степанова подальше. − Шуток не понимаешь, что ли? − Так ведь в каждой шутке есть доля шутки, − хихикнула въедливая Наташка. − Интересно знать, кого наш вундеркинд имел в виду. А то я теперь спать не буду: вдруг меня? Павлик, ты мне потом шепни на ушко по секрету, ладно? − Ну, все, оставили эту тему, − прервала ее Екатерина Андреевна. − Вернемся к концерту. Неужели никому песни не понравились? − Мне понравились, − отозвалась Танечка Беликова. − Особенно песня про Пушкина. Кажется, называется «Дуэль». Там есть слова «лишь на мгновенье умер Пушкин, и лишь мгновенье жил Дантес» − здорово, правда? У меня даже мурашки пробежали по коже. − Да, замечательная песня, − согласилась учительница. − Слова к ней написал хороший местный поэт Игорь Кудрявцев. Если хотите, я могу пригласить его в гости. Устроим чаепитие, а он нам свои стихи почитает. − А, правда, давайте? − оживилась Наташка. − Мы с девочками испечем всякие плюшки-ватрушки. Может, кое-кто из наших тоже почитает свои стихи. Я знаю, что и среди нас есть поэты. Точнее, поэтесса. − Кто? − хором воскликнули все. − Пусть сама скажет. − Она меня имеет в виду, − призналась Танечка. − Только никакая я не поэтесса. Так, сочиняю для себя. Я Наташе показала свои стихи и просила никому не говорить, а она меня выдала. − А почему только Наташе? − удивились ребята. − И почему ты это скрываешь? Вдруг у тебя талант? − Точно талант, − подтвердила Наташка. − Стихи такие прикольные, − мне особенно стих про Барбоса понравился. Он так и называется «Две Наташи и Барбос». − Вот почему он тебе понравился, там еще и про Наташ, − засмеялись все. − Таня, прочти. − Нет, я сейчас не готова, − отказалась девочка. Может, потом, когда соберусь с духом. А тетрадку могу дать почитать, если хотите. − Мне дай, мне, − наперебой заговорили одноклассники. − Ладно, завтра принесу. Будете читать по очереди. Потом скажете, что больше всего понравилось. − А у тебя есть любимое стихотворение? − уважительно поинтересовалась Екатерина Андреевна. − Есть. − О чем оно? − О душе. − О чем, о чем? − изумился Денис. − Я же сказала: о душе. О боге. − Нашла о чем писать. Больше ничего не придумала? − Меня спросили, я ответила, − сухо отрезала Танечка. − До свидания! − И она свернула к остановочному павильону. − Денис, нельзя быть таким неделикатным, − упрекнула Степанова классная. − Пойми: то, что тебе кажется пустяком, для других может быть очень важным, важнее всего на свете. Научись уважать чужое мнение, тогда и твое будут уважать. А тебе, Снегирева, понравилась какая-нибудь песня? − неожиданно обратилась она к Насте. − Понравилась одна, − помолчав, призналась Настя. − Там есть слова «мне день и ночь напомнят о тебе, здесь все тобой наполнено до края» − просто, за душу берут. У меня до сих пор звучат в ушах. − Мне тоже эта песня понравилась, − поддержали ее девочки. − Все-таки неплохой концерт, правда? Ну, были недостатки − эти поэты на сцене, да и затянуто слишком. Но все равно, хороший. Давайте потом еще куда-нибудь сходим? В театр, или можно в кино. − Обязательно, − пообещала Екатерина Андреевна. − Ну что, расстаемся? До послезавтра, и всем удачи в выходной. − И о ком тебе день и ночь напомнят? − пристала к подруге настырная Наташка, когда все разошлись. − Все о нем? − Отстань! Ни о ком. Просто песня и все. − Настя с досадой отвернулась от нее. Как ей нравится делать другим больно. Беликову выдала с ее стихами, а теперь за меня принялась. Могла бы помочь забыть о нем, не вспоминать. Так ведь нет, постоянно бередит душу.
После памятного посещения во время болезни Настя ни разу не встретилась с Вадимом. Она знала, что первокурсники учатся на самом верхнем этаже здания. Пока они спускались после звонка на первый этаж, лицеисты уже разбегались по домам. Только однажды Настя увидела издали, как Вадим с неизменной Анечкой шел через институтский двор. Анечка в чем-то его горячо убеждала, а он, не глядя на нее, молча, кивал в ответ.
– Почему я не могу его забыть, как он забыл меня? − терзалась Настя, понуро бредя по лужам. − Неужели я его по-прежнему люблю? Да, люблю, все вернулось. Но, если можно полюбить, значит, и разлюбить можно? Ведь он тоже меня любил, точно любил, раз звонил, искал встречи, ждал. А потом у него все прошло. Когда же пройдет и у меня? Интересно, было ему так же больно, как мне сейчас, когда я сказала, что мы можем быть только друзьями? Она вспомнила, как стояли они тогда у Невы, и как погрустнел его взгляд, устремленный в темную воду. Он согласился со мной, подумала она, принял мои слова всерьез и решил покончить с этим. Клин вышибают клином, − и этим клином стала для него Анечка.
А я? Зачем я ему такое ляпнула? Но что я могла тогда сказать? На меня так ужасно подействовали мамины слова про их «хозяйство». Я же действительно думала покончить с этим. Не знала, что будет так больно, − и чем дальше, тем больнее. А теперь все дурные мысли куда-то ушли, а любовь осталась. Как точно сказала Наташка: корка, а под ней незажившая рана.
А может, мне тоже клин вышибить клином? Вадим же смог. Может, и я смогу? Кого бы выбрать в качестве этого клина? Никиту? Вряд ли он так уж влюблен в эту Свету. Может, попробовать? Но получится ли у меня с ним?
Она представила себя в объятиях Наташкиного брата, − и все в ней восстало, протестуя. Нет, нет, ни за что! Я не смогу его полюбить, никогда-никогда. А кого смогу? Может, кого-то из нашего класса? О нет, там такие отсутствуют. И ведь даже не у кого спросить, как разлюбить человека, который тебя не любит. Наверно, никто в мире не ответит на этот вопрос. Надо справиться самой. Справиться с собой. Говорят, время лучший лекарь. Надо побольше думать об учебе, читать, что-то делать. Отвлекаться. Как там у Маяковского, вот: «до ночи рубить дрова». Ну, не дрова, так что-нибудь другое. Только чтобы не оставалось времени на эти терзания.
Чем бы заняться сейчас? Завтра воскресенье, родители где-то ходят. Уроки? Что-то неохота. Займусь уборкой, решила она, вымою полы, вытру мебель, пропылесосю ковер. И в своей комнате, и у родителей. Буду убирать до изнеможения, а потом бухнусь в постель.
Когда вечером вернулись родители, она уже заканчивала мытье кухни. Пол блестел, зеркала сияли, а вычищенный «Ванишем» ковер поражал яркостью красок. Под восторженные родительские восклицания дочь, выкрутив тряпку, пошла в ванную отмываться. А проголодавшиеся папа с мамой устремились на кухню, откуда обалденно пахло жареными котлетами. − Ма, ты же клялась, что после десяти ничего жевать не будешь, − крикнула из ванной дочь. − Забыла? А как же твоя талия? − А она не жует, она целиком глотает, − отозвался папочка с набитым ртом. − Дочка, бросай свою математику, иди в повара. Ну почему у мамы котлеты никогда не бывают такими вкусными? − Потому что я мясо два раза через мясорубку пропускаю. И луку надо побольше класть, не меньше двух головок, − а она не может, у нее ресницы текут. Вы смотрите, не слопайте все, оставьте на утро. Утром позвонила Наташка: − Насть, ты чего делаешь? − Ем. − А потом? − Алгебру буду делать. Туржанская на неделю с полсотни примеров задала, − я только половину решила. Ты почему не являешься? Договорились же делать уроки вместе, а ты все отлыниваешь да отлыниваешь. Смотри, четверть заканчивается, − потом будешь пороть горячку. − Да я с десяток уравнений сама решила. Которые полегче. Если честно, я ждала, когда ты все сделаешь, чтобы потом самые трудные у тебя передрать. Ладно, сейчас приду. Они провозились пару часов с алгеброй, потом решали задачи по физике, потом занялись химией. В общем, убили на уроки полдня. Наконец, Наташка взмолилась: − Все! Стреляйте меня, больше не могу. Ничего не соображаю, − смотрю в книгу, вижу фигу. Настя, пойдем на воздух, подышим. Я тебе такое расскажу: ты упадешь. − Там же дождь и, похоже, на весь день. Вон на небе ни просвета. − Ну и что? Осень − он теперь каждый день будет лить. Так что теперь, сидеть в четырех стенах? Возьмем зонты. Они неспешно брели по пустой аллее под шелестящим дождем. Наташка загадочно молчала. Наконец, Настя не вытерпела: − Ну, давай, выкладывай. Что такого сногосшибательного ты хотела сообщить? Опять Никита что-нибудь отчубучил? − Ты только не ругайся. В общем, я ему рассказала про ваш разговор с твоей матерью, − ну, что у них бывает, когда целуются. Спросила, правда ли это. У меня просто язык чесался, я и не удержалась. Слушай, он так хохотал, − думала, штаны намочит. Просто катался по дивану. Ржал минут десять без остановки. И все спрашивал, неужели Галина Артуровна могла тебе такое сказать. А потом признался, что у них так бывает, мол, это нормальная мужская реакция, − но далеко не всегда. И все повторял: «бедная Настя, бедная девочка, вот почему она от нас шарахается». А в конце сказал, что все это чепуха, и посоветовал выбросить из головы. − Наташа, как ты могла?! Как у тебя язык повернулся? Ну ладно, спросила бы, если очень хотелось, − но меня зачем приплела? А теперь он Вадиму расскажет, они же друзья. Как им теперь в глаза смотреть? − Да пусть думает, что хочет. Тебе не все равно? Раз он с этой Анькой. Неужели не можешь выбросить его из головы? − Уже выбросила. Но чтоб я с тобой еще что-нибудь поделилась! Неужели не понимаешь, что выставила меня перед ними полной идиоткой? Не думала, что у тебя язык, как у Соколовой: все готова выболтать, даже чужие секреты. И резко отвернувшись от подруги, Настя зашагала прочь. Но Наташка быстро ее догнала и принялась подлизываться: − Насть, ну прости меня! Ну, конечно, я дура. Но честное слово, я не думала, что ты так расстроишься. Ну, хочешь, на колени перед тобой встану? − И она сделала вид, что опускается в лужу, − Настя еле успела ее подхватить. − Ладно, идем домой. Теперь уже ничего не исправишь. До чего все глупо и противно. Наташа, не напоминай мне больше об этой истории. Иди к себе и не звони мне сегодня, я хочу побыть одна. И больше обо мне ни с Никитой, ни с кем другим не говори, очень тебя прошу. Пусть они забудут, что я есть. Так между подругами пробежала черная кошка. Настя вела себя с Наташкой сухо и сдержанно, а та, поняв, что подруга обиделась по-настоящему, старалась не очень ей докучать.
0
[
