Зима в этом году выдалась необыкновенно теплой, − морозы продержались не более двух недель, а в конце февраля температура и вовсе установилось плюс десять. Облака почти не скрывали неба, − по вечерам его густо усыпали звезды, особенно заметные при веерных отключениях электричества, которые почему-то участились в последнее время. Настя полюбила созерцать с балкона звездные россыпи, − ее томившаяся душа при виде множества далеких недостижимых миров как-то странно успокаивалась и смирялась. Все, что мучило ее, становилось мелким и ничтожным перед открывавшейся перед ней бесконечностью.
− Хочу вас обрадовать: университет получил сверхмощный телескоп, и всех успевающих по физике на «хорошо» и «отлично» приглашает в астрономический кружок, − объявил им Гиббон перед весенними каникулами. − Записывайтесь, не пожалеете. Зрелище незабываемое.
Настя записалась одной из первых − и в ближайшее воскресенье с группой одноклассников отправилась в университетский планетарий. Сначала им прочли часовую лекцию о планетах солнечной системы, − очень интересную, Настя слушала, затаив дыхание. Потом позволили взглянуть на ближайшую соседку Земли Луну.
Заглянув в окуляр телескопа, Настя остолбенела − так и застыла с широко раскрытыми глазами. Ее душа в мгновение ока перенеслась через ледяную пустоту космоса и очутилась далеко от родной планеты. Перед ней простерлась серебристая равнина, освещенная неземным светом. Ничто не нарушало ее покоя − ни дуновения ветерка, ни шороха песчинки. Вечное безмолвие. Вечная, бесконечная печаль. Эта безмерная печаль проникла ей в душу и навсегда осталась там. Никогда-никогда ее нога не ступит на эту поверхность, не оставит отпечатка на лунной пыли. Другие люди, может быть, когда-нибудь, − но только не она, Настя. Почему же ее так тянет сюда? Почему этот мир так странно знаком? Может, она когда-то уже бывала в нем в иное время и в другом измерении − и оставила там частицу души?
− Ну, все, насмотрелась? Отлипни! Дай другим посмотреть! − Нетерпеливый возглас одноклассника вывел Настю из лунного безвременья. Она тихо вышла из зала, села на скамейку и закрыла глаза. И сейчас же серебряный мир, в котором она только что побывала, снова простерся перед ее мысленным взором. Я песчинка во Вселенной, думала она, я пылинка. Моя жизнь − мгновение, ничтожное мгновение. Она мелькнет крошечной искрой, − и снова наступит мрак. Но я не хочу так. Нет, надо что-то сделать, что-то существенное − хотя бы в мире людей. Чтобы оставить след, заметный след, что я была, что я жила на свете. Надо хорошенько все обдумать и решить: что.
− Настя, прости меня! − услышала она чьи-то слова, но не поняла их смысла. Просто, до ее сознания дошел звук человеческого голоса, − и она открыла глаза. Перед ней из лунного света, возник Вадим.
− Прости меня, − повторил он. − Я люблю тебя. Не могу без тебя жить. − Вадим! − потрясенно проговорила она, поднимаясь. − Откуда ты взялся? А я только что была на Луне. − Это заметно, − кивнул он. − Я уже целую минуту говорю с тобой, а ты не реагируешь. На меня так же подействовал ее вид. Я тоже побывал там, − а когда вернулся, заглянул в себе в душу и увидел тебя. Забывал, забывал тебя, уже решил, что забыл совсем, − а оказывается, ты все время жила во мне. Больше я с тобой ни за что не расстанусь, − если, конечно, ты еще хоть немного меня любишь. Скажи, ты хоть немного любишь меня? Настя молчала. Просто, на мгновение она забыла все слова. Подождав, он повторил с тревогой: − Хоть немного любишь? Хоть чуточку − мне достаточно. − Да, − прошептала Настя. Огромная стопудовая гиря, которую она взвалила на себя, чтобы задавить любовь к нему, свалилась с ее души, и та, распрямившись, мгновенно заполнила все ее существо. − О, Вадим, как мне было плохо без тебя! − Пойдем отсюда. − Он взял ее за руку. − Нам так много надо сказать друг другу. − Пойдем, куда глаза глядят.
И они пошли, куда глядели их глаза. Его большая ладонь, как тогда, в Питере, сжимала ее горячую ладошку, − это было чудесно. Настя шла и удивлялась, как вдруг изменился окружающий мир. Вот девятиэтажка, мимо которой они шли в планетарий, − какой она была тогда серой и невзрачной. А сейчас на глазах посветлела, и небо над ней синее-синее, и тополь покрылся зеленым пухом. Как прекрасно это сочетание: солнечная девятиэтажка на фоне синего неба и зеленеющего тополя, − почему она раньше не замечала этого? Вот скамейка, прежде она была пустой и бессмысленной: какой смысл в пустой скамейке? А сейчас на нее можно сесть и долго сидеть, ощущая рядом его присутствие, − какая замечательная скамейка! Теперь он всегда будет рядом − это же совсем другое существование! Какой красивый фонтан, как рвутся его струи в высоту, − почему она раньше не замечала этого? Просто, ей не было дела до фонтана, он был ей безразличен, − а теперь все иначе, потому что рядом Вадим.
Глаза, глядевшие неизвестно куда, привели их на набережную. Дон давно очистился ото льда, − да река и не замерзала этой зимой полностью, так, шуга да тонкая корка у берега. А середина Дона, плавно несущего воды к недалекому морю, всю зиму оставалась чистой. На набережной теперь понастроили множество ресторанчиков и кафешек, которые тоже продолжали функционировать всю зиму. Они сели за первый попавшийся столик напротив друг друга, и сейчас же рядом возник официант. − Чего желаете? − оживленно спросил он, радуясь неожиданным посетителям.
− У тебя есть деньги? − осторожно поинтересовалась Настя. У нее самой было всего шесть рублей. − Немного есть, − заглянул Вадим, в портмоне. − Двести пятьдесят рублей и пятьдесят копеек. На мороженое должно хватить. − Два пломбира. − И он вопросительно посмотрел на официанта. Тот радостно кивнул и унесся. − Как ты жила все это время без меня? − спросил Вадим, с нежностью глядя на нее. − Да никак. − И Настя повторила фразу, сказанную когда-то Наташке: − Как в вагоне: все проносится мимо, а я сижу и смотрю в окошко. А ты? Почему ты отвернулся от меня? Я так ждала твоего звонка − тогда, еще в Питере, и потом. А ты все не звонил и не звонил. − Да родитель… вроде твоей матери. Велел выбросить тебя из головы. Мол, ты еще ребенок, а мне тоже учиться и учиться… что я могу тебе дать − и все такое прочее. Я и согласился, дурак. А ты тоже хороша: почему тогда, год назад, сбежала? Мы бы встретили Новый год вместе и потом были бы вместе весь год, есть такая примета. − Я не верю в приметы. А сбежала, потому что мне Тенчурина такое сказала! Ужас! Мне и сейчас плохо становится, как вспомню. − Что же такое она могла тебе сказать? − когда у нас с ней ничего серьезного не было. Ведь я не любил ее, она это знала с самого начала. − Сказала, что ждет от тебя ребенка, − неожиданно для себя выпалила Настя − и испугалась. Что сейчас будет? Как он отреагирует на эти слова? − Ну, она пожалеет об этом, − потемнел лицом, Вадим, гневно глядя на мороженое. − И ты ей поверила? − Тогда да. А как я могла не поверить? Но потом мне Соловьева сказала, что это неправда. Но все равно − мне было так плохо! Жить не хотелось. − Бедняжка моя! − Он накрыл рукой на ее похолодевшую ладошку. − Прости меня! У меня тоже было ощущение, что я не живу, − стою на месте, а все катится мимо. − Только ты не говори ей ничего, ведь ей хуже, чем нам. Может, ей этого хотелось. Тем более что ты был с нею близок. Зачем ты был с нею, если не любил? − Чтобы забыть тебя. Только для этого. − А Лену Туржанскую любил? − Кто это? − Девушка с синими глазами. Помнишь зимой, − в кабинете Ольги Дмитриевны? − А! − По его посветлевшему лицу она поняла, что он мгновенно вспомнил. − Тут другое. Да я больше и не видел ее никогда. − А если бы она полюбила тебя? − А если бы дважды два было пять? − И все же? − Настя, зачем спрашивать о том, что никогда не случится? Ты здесь. − Он приложил руку к груди. − А все остальное, включая и эту Лену, там. − Он махнул рукой в пространство. − Мне не нужно чужое светило, мне нужна только девушка, что сидит напротив меня. И это навсегда. − И что будет дальше? − Она вдруг взволновалась. Действительно, что произойдет между ними сегодня − и завтра, и послезавтра? Что у него на уме? − Будет, как ты хочешь. Хочешь, буду тебе другом, хочешь, братом, хочешь, возлюбленным. Решай сама, я на все согласен. Все равно мы потом поженимся, − ведь да? − Конечно, − кивнула она, облегченно вздохнув. Как чудесно с ним просто дружить, разговаривать обо всем, быть вместе. И ничего не бояться. − Мы обязательно поженимся, когда будет можно. А сейчас пойдем, а то я уже замерзла. Мороженое такое вкусное. − Снова взявшись за руки, они преодолели высокий подъем, вышли на мост и, опершись на перила, долго стояли, глядя на подернутое зеленоватой дымкой Задонье. Воздух был удивительно прозрачен и пропитан запахом молодой травы, далеко-далеко, до самого горизонта виднелись луга, водоемы и зеленевшие рощицы. Впереди была весна и целое лето счастья. Когда Настя чихнула в третий раз, они направились домой. − Настя, давай договоримся. − Вадим вдруг остановился и тревожно посмотрел ей в глаза. − Если мы потеряемся, − знаешь, жизнь такая переменчивая, всякое может случиться. Я, конечно, не думаю, что так будет, − но вдруг? Давай в полдень, в середине августа приходить к нашему Амуру и ждать друг друга − ну хотя бы час. Давай? Я так боюсь тебя потерять. − Давай, − улыбнулась Настя. − Ты это уже предлагал, помнишь? Но как мы можем потеряться? Есть телефонная связь, есть мобильники, адреса друг друга мы тоже знаем. Есть, наконец, Интернет. Мне кажется, потеряться невозможно, − если сами не захотим. − Не знаю, может, ты и права. Но ты обещаешь, если такое все же случится? Мне так легче будет жить. − Конечно, обещаю. Не переживай. Никуда я от тебя не денусь.
Вадим облегченно вздохнул, и они пошли дальше. У подъезда он развернул ее к себе и с улыбкой посмотрел в глаза. Она засмеялась и, привстав на цыпочки, чмокнула его куда-то возле уха. А потом отвернулась и скрылась в подъезде. Он подождал, когда она выглянет в окно. Вот гардина отодвинулась, и за стеклом появилось ее красивое личико. Он послал ей воздушный поцелуй, она ответила тем же. Они еще немного поулыбались друг другу, потом она оглянулась на чей-то зов, гардина опустилась и скрыла ее. Тогда он медленно побрел домой.
В тот же день ближе к вечеру явилась Наталья − позаниматься физикой. Едва взглянув на Настю, подруга мгновенно все просекла. − Добилась своего? − желчно спросила Наташка. − Заполучила его, наконец? Покрутил с одной, потом с другой, теперь и до тебя добрался. А ты сразу и растаяла. Теперь будешь с ним трахаться, как Соколова. − Ничего подобного! − обиделась Настя. − Мы договорились просто дружить, − пока мне не стукнет восемнадцать. А тогда мы поженимся. Он меня даже не поцеловал ни разу. Я сама хотела его поцеловать в щеку, а получилось возле уха. − Ну, да, так он и будет с тобой просто дружить. Наивная! Он взрослый мужик, − будет он год, а то и больше, терпеть без секса? Сломает тебя только так. Вот посмотришь. А потом − все! Покрутит и бросит, как других. − Наташа, зачем ты так? Ты же меня знаешь. Как я сказала, так и будет. − Ха-ха, и как это вы будете дружить? Ходить за ручку в парк и кино? В чем ваша дружба будет заключаться? − Не знаю. Тебе не все равно? Чего ты ко мне привязалась? Пришла заниматься − давай заниматься. − Да мне что-то расхотелось. − Почему? Ты что, ревнуешь? Мои отношения с Вадимом тебя не касаются никаким боком. Ты для меня все равно самая близкая подруга. Сейчас самое главное поступить в институт. А все остальное потом. Договорились? − Ладно, договорились. Действительно, чего я на тебя взъелось? Ты столько из-за него страдала. Наверно, это я из зависти. Ну, не сопи, − доставай свой знаменитый «Репетитор», будем делать физику.
Последующие дни показали, что Наташка была в чем-то права: действительно, встречи с Вадимом, практически ежедневные, сводились в основном к провожаниям Насти от института до дома, прогулкам в парке и посиделкам в кафе. Деньги у него в небольшом количестве водились: ему удалось устроиться разносчиком корреспонденции в одну фирму, там же он подрабатывал после занятий на компьютере. Иногда Вадим приходил к ней домой, но по началу долго не задерживался, − особенно при родителях. Галчонок, увидев его в первый раз, так высоко подняла свои черные брови, что Вадим смутился и, поздоровавшись, быстро спустился во двор, где и дождался Настю. Настя страшно разозлилась на мать, поэтому на ее расспросы довольно резко ответила, что она уже взрослая и отчитываться ни перед кем не обязана. Мать тоже сильно обиделась, и они два дня почти не разговаривали друг с другом. А папочка, похоже, вообще не обратил внимания на Настиного приятеля, − при встрече на лестнице рассеянно поздоровался и побежал мимо по своим делам. К себе домой Вадим ее не приглашал. Его мать давно выписали из лечебницы, но у нее часто случались приступы, − тогда она вела себя не адекватно: кричала и даже билась головой об стену. Ей дали инвалидность, правда, деньги были крошечные, их едва хватало на покрытие квартирных расходов. Если бы не ежемесячные переводы от отца, Вадиму, наверно, пришлось бы бросить институт и идти в армию. Он так и поступил бы, но отец категорически воспротивился: во-первых, сначала надо получить высшее образование, а во-вторых, не на кого оставить мать. Вести хозяйство та была совершенно не способна: за что ни бралась, все у нее валилось из рук, поэтому все домашние хлопоты легли на плечи сына. Тот научился неплохо готовить, убирать квартиру, стирать, и уже совсем не тяготился этим, поскольку обладал характером незлобивым и покладистым.
Но, невзирая на внешнее отсутствие общих интересов, им вместе никогда не было скучно. Настя решала свои задачи, а он читал книгу или листал энциклопедию, − но стоило ей взглянуть на него, как она тут же ловила ответный взгляд и улыбку. Даже молча сидеть рядом с ним было восхитительно. Насте нравилось незаметно рассматривать его лицо, когда, задумавшись, он на короткое время выпускал ее из виду. Его опущенные темные ресницы, морщинка на лбу, прищур глаз неизменно вызывали у нее ощущение радости. Но больше всего она любила его улыбку. Когда он улыбался, она испытывала полный восторг. Хотелось броситься ему на шею и целовать без остановки куда попало. Но какое-то шестое чувство ей подсказывало, что этого делать ни в коем случае нельзя, пока нельзя. И потому она с трудом удерживалась на месте, внутренне подпрыгивая от счастья. А еще ее всегда восхищал искренний интерес Вадима к любым природным явлениям − от движения звездных систем до процессов в живой клетке. С ним было интересно разговаривать обо всем на свете. Он много читал, размышлял над разными проблемами бытия и имел на все собственное мнение. − Как думаешь, Вадим, что-нибудь остается от человека после смерти, кроме тела? − задала она однажды вопрос, не перестававший волновать ее со времени смерти Дениски.
− Безусловно! − живо отозвался он, глядя на огоньки проплывающего теплохода, − у меня даже по этому поводу есть теория. Я о ней собираюсь доклад делать на студенческом симпозиуме. Жаль только, знаний мне не хватает, а то я бы ее математически обосновал. Но когда-нибудь подучусь и непременно это сделаю.
− Расскажи! Я слышала от Наташи, будто Дениска перед смертью что-то там видел. Ты думаешь, твой брат на самом деле что-то видел? − Думаю, да, − кивнул он. − А теория такая. Я считаю, что мы живем в информационном поле, подобном электромагнитному. Оно тоже заполняет всю Вселенную, но имеет прерывистую структуру, − вы уже проходили квантовую теорию, знаешь, что такое фотон. Я считаю, что информационное поле, несущее в себе любые знания, включая наши мысли, материально. И оно тоже состоит из элементарных частиц информации, я назвал их «инфо». Эти инфо, подобно любым частицам, взаимодействуют друг с другом: одни притягиваются, другие отталкиваются. Возможно, у них сложное строение. Находясь в живом существе − в растении, животном, человеке − они объединяются в группы, где образуют некую информационную общность. Эта общность под внешним воздействием или вследствие внутренних процессов в организме, растет, меняется и, в свою очередь, влияет на существо, с которым связана. С моей точки зрения, это и есть душа.
После смерти человека эта информационная общность отделяется от тела, но, что важно, уже не распадается на отдельные инфо, а сохраняется целостной. Что с ней происходит дальше, можно было бы рассчитать, если бы знать начальные и граничные условия информационной среды, где она обитает. Но для этого мне не хватает знаний. Думаю, даже если бы я освоил всю современную математику, и тогда мне это не удалось бы, − здесь должны работать поколения ученых. Но начало теории инфо я хочу создать при жизни, надо только подучиться.
− А ты напиши статью в какой-нибудь научный журнал, − вдохновенно предложила Настя, сразу проникшаяся его идеей. − Это же гениально! Ты гений, Вадим! А кому-нибудь еще ты о своей теории рассказывал? − Да уж, − засмеялся он. − Какой там гений. Думаю, не мне одному такие мысли в голову приходили. Хочу порыться в Публичке по каталогам, может, где-нибудь подобные статьи опубликованы. Понимаешь, в информатике есть понятие единицы информации: бит информации. Но мои инфо нечто совсем иное, они невообразимо меньше и качественно отличаются. Нет, я никому не рассказывал, тебе первой. Так ты согласна с моей теорией?
− Еще как! Ты знаешь, я недавно в Интернете прочла, что какие-то физики, кажется, из Ростова, экспериментально обнаружили возле умерших людей сгустки энергии. Причем у разных людей они разной формы. Несколько дней они держатся возле умершего, а потом исчезают. Может, это и есть твои инфо? Если поступлю в Питерский университет, изучу получше математику и буду тебе помогать. Ты же будешь туда приезжать − хоть иногда? − Конечно! Да мы с мамой, наверно, туда вернемся. Не знаю только, когда. Она не хочет уезжать далеко от Дениски. Часто к нему ходит, разговаривает с ним. Ей так легче. − Бедная! − Настя сочувственно вздохнула. − У моей бабушки до рождения мамы был еще ребенок, сын. Он умер маленьким. И мне бабушка как-то сказала, что самое страшное для родителей пережить своего ребенка, страшнее ничего нет. Может, тогда лучше вообще не иметь детей? − Ты что! Как это − не иметь? А зачем тогда жить? Нет, у нас с тобой будет много детей. Ведь, правда? − И он с улыбкой заглянул ей в глаза. − Не знаю. − Настя покраснела и застеснялась. − Пойдем домой, мне еще химию надо доучить. Ты завтра не приходи, ладно? А то придет Наташа, − я ей по физике помогаю. А она почему-то переживает, когда тебя видит. Наверно, из-за Никиты. Созвонимся послезавтра? − Ладно. Только я весь день буду скучать. Можно, я тебе вечером позвоню? Расскажешь, как прошел день. − Да, конечно, конечно! Звони, я буду ждать.
Последние весенние каникулы пролетели, как сон. Вадим почти каждый день бывал у Насти, приходил утром, а уходил перед приходом родителей, у которых в институтах наступила горячая пора зачетов. Правда, Галчонок несколько раз внезапно являлась домой, − видимо ей не терпелось застукать влюбленных за чем-нибудь недозволенным. Но всякий раз ее ждало разочарование: детки или мирно сидели в Настиной комнате, замолкая, когда она без стука открывала дверь, или торчали на кухне. Настя готовила, а ее друг облизывался в ожидании чего-нибудь вкусненького. Однажды, не утерпев, она решила допытаться у дочери, на каком этапе их отношения. На что дочь весьма неприветливо ответила, что они «просто дружат», и пусть ее это не волнует. − И долго вы собираетесь «просто дружить»? − съязвила мать. − Что-то мне не верится в ваши длительные платонические отношения.
− Ты прямо, как Наташа, та тоже не верит. − Дочь отвернулась и подошла к окну, она всегда так делала, когда хотела, чтоб ее оставили в покое. − Мы поженимся, когда будет можно. А пока можешь по этому поводу не беспокоиться. И, пожалуйста, стучи, прежде чем заходить в мою комнату. Я ничего не боюсь, но мне перед Вадимом стыдно, что ты ведешь себя, как дикарь. − Подумаешь, какие мы деликатные! − возмутилась Галчонок. − Ты моя дочь, и я имею право знать, что происходит. Если влипнешь, мне расхлебывать, таскать тебя по врачам. Буду заходить, когда считаю нужным, пока не окончишь школу и не поступишь в институт. Потом делай, что хочешь, но будешь сама и расплачиваться. А сейчас я за тебя отвечаю, − и нечего мне грубить! − Никто не грубит! Ладно, заходи, если тебе совесть позволяет. Но в таком случае, я с тобой делиться не буду. Раз ты мне до такой степени не доверяешь. − И Настя неожиданно расплакалась. − Ну, что ты, доченька! − Мать, обняв ее, поцеловала в подбородок, ведь дочка была уже на голову выше мамы. − Да доверяю я тебе, доверяю! Но пойми, я ведь тоже переживаю. Вот когда у тебя будет своя дочка, посмотрю на тебя. Если, конечно, доживу. Ну, не плачь, я больше не буду. Ведь я очень люблю тебя и боюсь за тебя. − Мамочка, ты тоже прости меня. И, пожалуйста, не волнуйся, мы с Вадимом обо всем договорились. Ты же его немножко знаешь, − он человек порядочный. И тоже очень меня любит. Все будет хорошо, вот посмотришь. Знаешь, я теперь чувствую себя такой счастливой! Все плохое забылось. С ним я как будто летаю, наверно, от счастья. − Только не очень высоко летай, не то больно будет падать. Мне когда-то твоя бабушка дала ценный совет: если тебе слишком хорошо или, наоборот, очень плохо, повторяй фразу «так будет не всегда». Она не даст сильно вознестись или низко упасть. − Нет. − Настя покачала головой. − Я не согласна. Почему нужно думать, что я не всегда буду счастлива? Из-за этого нельзя полностью радоваться, все время надо себя одергивать. − Но зато, когда очень плохо, эта фраза рождает надежду, что так тоже будет не всегда. − Вот тогда и буду ее повторять. Тем более, что я уверена: у нас с Вадимом это навсегда. − Ладно, поступай, как знаешь. Что-то мне не нравится отец: он последнее время какой-то сам не свой. Не знаешь, что с ним? − Наверно, на работе достают. А ты бы сама спросила. − Да он говорит, что все в порядке. Но я же вижу. − Мам, не переживай. Мало ли какие у него неприятности. Надо будет, − сам скажет.
После этого разговора отношение матери к Вадиму резко изменилось. Как и когда-то в Петербурге, она снова стала приглашать его к столу и всячески демонстрировать свое расположение. А отец с самого начала относился к Настиному другу приветливо. И потому в семье внешне снова воцарились мир и согласие.
Когда зимой Вадим забирал свою мать из лечебницы, врачи его предупредили, что у таких больных весной и осенью могут случиться обострения. И действительно, в середине апреля ее состояние резко ухудшилось: она почти не ела, все время лежала, уставившись в потолок, и временами даже не узнавала сына. Отчаявшись, Вадим позвонил отцу. Тот, выпросив у командования отпуск, отвез мать к сестре в Петербург, после чего снова вернулся в часть. Вадим остался один.
Первым делом он привел в порядок квартиру. Пришлось несколько дней держать открытыми окна, пока не выветрился тяжелый запах, пропитавший стены. Отец оставил ему деньги на небольшой косметический ремонт: поменять обои на потолке в комнате матери, свисавшие клоками из-за постоянной сырости, и заменить протекавшую трубу в ванной. Но Вадим решил сэкономить: сам поклеил обои, купил новую трубу и умудрился поставить ее на место, правда, с помощью сантехника. Когда полы были пропылесосены, мебель протерта и все стекла отмыты, он пригласил к себе подругу. Отправляясь к нему, Настя немного трусила. Но, походив по комнатам, постояв у картин и фотографий, пока он накрывал на стол, она освоилась и осмелела. Это же Вадим, упрекнула она себя, лучший в мире человек. Он не способен причинить мне зло, − чего я боюсь? Лучше пойду, помогу ему, а то гуляю, как барыня, а он там возится с едой. И она решительно направилась на кухню.
Вскоре Настя настолько освоилась, что иногда после занятий они сразу направлялись к Вадиму, покупая по дороге продукты. Настя варила свою знаменитую солянку и жарила котлеты. Ее стряпня настолько нравилась Вадиму, что он постепенно обленился и уже сам ничего не готовил, ждал подругу. Правда, Галчонка эта ситуация сильно не устраивала, поскольку ей приходилось теперь заниматься готовкой самой. На упреки матери Настя резонно отвечала, что мама обязана кормить своего мужа, а она, Настя, − своего жениха. Этот статус Вадим получил совсем недавно, и он ему страшно нравился. А Насте обожала смотреть, как Вадим поглощает ее кушанья, испытывая истинное наслаждение, когда он отправлял ложку в рот. Она никогда не видела, чтобы человек так вкусно ел. Впрочем, она наслаждалась и просто от его вида: от его походки, улыбки, голоса, − любое его движение ложилось ей прямо на сердце.
Их отношения быстро стали известны в лицее, − но, поскольку все девочки класса к тому времени тоже обзавелись «бой-френдами», в основном из числа студентов, то особого ажиотажа не вызвали.
Огромная стопудовая гиря, которую она взвалила на себя, чтобы задавить любовь к нему, свалилась с ее души, и та, распрямившись, мгновенно заполнила все ее существо.
Как все просто: призналась Настя о своей любви Вадиму (наконец, и сама себе призналась!?)и мир изменился до неузнаваемости!!!
0
[
