НАЧАЛЬНАЯ
ШКОЛА
ОСНОВНАЯ
И СРЕДНЯЯ
ОБОБЩЕНИЕ
ОПЫТА
КОММЕНТАРИИ
еще...
Вера Николаевна, спасибо за тренажёры! Уже не знаешь, как выработать почерк у бо...
Ирина Евгеньевна, спасибо за такую красоту! Очень нужно и своевременно!
Любовь Николаевна, спасибо за внимание к работе и добрые слова комментария! Буду...
Очень интересная викторина! Оформление прекрасное! Обязательно воспользуюсь. Спа...
Вера Александровна, какой огромный труд вложен в проект! Я просто в восторге от ...
Вера Александровна, спасибо, что поделились! Очень понравился Ваш творческий про...
Спасибо, Ирина Евгеньевна, за флажки! Яркие, красивые!
ОНЛАЙН

Глава 23. Новая встреча в Эрмитаже

Блог kasatka555



ЧАСТЬ 1. СТУПЕНИ ЮНОСТИ


Глава 23. Новая встреча в Эрмитаже



Весь июнь Настя проскучала у бабушки. Она пыталась, как обычно, копаться в огороде − сажала цветы, объедалась клубникой и крыжовником, сражалась с колорадскими жуками. Но, если прежде эти занятия доставляли ей удовольствие, то теперь они почему-то не вызывали никаких эмоций, − ее душа продолжала томиться непонятной, но привычной тоской. Чтобы хоть немного приглушить ее, она убедила себя заняться высшей математикой, − набрала в библиотеке учебников за вузовский курс, даже влезла в тензорное исчисление, но и это не помогло. Во-первых, она там ничего не поняла, во-вторых, если честно, не очень и хотелось. Самое ужасное: она сама не могла понять, чего ей хочется. Настя очень хорошо сознавала, что ей грех жаловаться на жизнь: она умница и отличница, у нее замечательные родители, отменное здоровье и приятная внешность. У других и половины этого нет. Но тогда − откуда эта вселенская хандра? Ведь ей семнадцатый год, все говорят, что это лучший возраст. Ей бы радоваться жизни, − а радости нет.

По утрам, вглядываясь в большое зеркало на старом бабушкином шифоньере. Настя не переставала поражаться, как изменилось за этот год ее тело. Неужели это ее бедра − ведь они всегда были такими узкими, когда они успели так округлиться? А руки? А грудь? − это вообще что-то невообразимое! Уже второй размер лифчика тесноват, − а год назад был нулевой. Вообще-то фигура ничего, только − кому это надо?

Лежа в гамаке под старой яблоней, Настя предавалась унылым размышлениям, когда ее ушей достиг звонок мобильника. Едва заслышав его, она почуяла недоброе, − а дурные предчувствия у нее обычно сбывались чаще, чем хорошие. Из далекого Воронежа звонила Наталья. Звук был на удивление чистым и громким, как будто она находилась неподалеку, − но от услышанного Настя похолодела.

− Настя, у нас все плохо! − сразу заплакала Наташка. − Дома полный мрак! У отца отказывает сердце, он задыхается. Нужно ставить клапан, а за операцию требуют шестьсот тысяч, представляешь? Я подумала, что ослышалась, говорю: наверно, шестьдесят − тоже запредельно, но все же. А мать говорит, нет, шестьсот. Остается только продать и эту квартиру и купить какой-нибудь закут: больше денег взять негде. И не факт, что операция поможет. Настя, разве это не безнравственно: требовать такие деньги? Что врачи, с ума посходили, что ли? Никита хочет бросить институт и идти контрактником в армию. Настя, мне так тошно, так тошно, что жить не хочется!

− Знаешь, мне тоже. − Настя вдруг почувствовала, что ей действительно хочется перестать ощущать окружающее и себя саму. Хочется исчезнуть, не быть, чтобы больше не чувствовать тянущую боль в груди, где по идее и должна располагаться душа.

− Настя, а давай умрем? Вместе. Представляешь, какая будет красота! Не нужно никуда поступать, ни о чем не думать. И родителям облегчение: не надо мне комнату выделять, тратиться на мою учебу. Всем будет хорошо. И эти ужасные воспоминания перестанут меня терзать. Давай, а?

Предложение Наташки почему-то не показалось Насте диким − наоборот, заставило задуматься. А ведь это разом решит все проблемы − и Наташкины, и ее, Настины. Все плохое исчезнет. Правда, и хорошее тоже. Но его так мало.
Почему раньше, когда они с подругой были маленькими, им жилось так легко? − размышляла она. Наверно, потому, что ни о чем не задумывались, жили какой-то растительной жизнью. И взрослые их поминутно оберегали. А теперь они выросли, и их беды тоже повзрослели.

Но ведь сейчас с ней ничего особенно плохого не происходит. Это у Натальи да, беда за бедой, а у нее, Насти, вроде, все благополучно.
− Настя, что ты молчишь? − нетерпеливо прокричала Наташка. − Думаешь, я рехнулась, да?
− Да нет, − задумчиво отозвалась Настя, − не думаю. Только − как ты собираешься это осуществить?
− Выпить чего-нибудь. Чтоб уснуть и не проснуться. Заснуть и уплыть.
− Ага, вон в пятьдесят второй парень с девчонкой траванулись, помнишь? Она − сразу на тот свет, а он год на стенку лез, пока не помер.
− Ну, можно − с девятиэтажки. Да мало ли способов.
− Наташа, а может, нам жизнь зачем-то дана? Для какой-то цели. А мы раз − и закончим, не достигнув ее.
− Да чего там дана? Какая там цель? Родители удовольствие получали, и мать нечаянно залетела − да поздно спохватилась. Она мне сама говорила, что я у них случайно получилась, думали на Никите остановиться. Вот и вся цель.
− Но ты же говорила, что тебе нравится жить, помнишь?
− Так это когда было? До всего этого ужаса. А теперь я тебя так понимаю! Как мне надоело вставать каждый день, что-то делать, чего-то добиваться и знать, что это все равно кончится ничем. Но тогда − зачем?
− И тебе родителей не жалко?
− У них еще Никита есть. И потом, отец все равно на ладан дышит. Значит, ты не хочешь?
− Нет, я еще поживу. Хочу посмотреть, − может, еще случиться что-нибудь интересное. И тебе не советую. Подумай.
− Ладно, подумаю. Ты никому не говори об этом. Может, выкарабкаюсь. Только, мне все время темно.
− Как темно?
− Понимаешь, на что ни посмотрю, вижу темное пятно. На всех предметах. Даже на небе. Кругом голубое, а в середине темнота. Моргаю, моргаю, а оно не исчезает. И так от этого жутко!
− Может, тебе к глазнику надо?
− Может, и надо. Только теперь всем врачам бабки приходится платить − минимум сотни две. За консультацию. Так что − перебьюсь. Ну пока, у меня деньги на мобильнике кончаются. Звони мне иногда, ладно? У меня больше никого кроме тебя, нет.
− Слушай, приезжай ко мне. Бабушка с дедушкой рады будут.
− Нет, не получится. Сейчас билеты жутко подорожали. Какие-то немыслимые цены − даже за плацкарт. Нет, буду уж здесь до конца лета. А что потом − не представляю.

Она отключилась. А Настя, уронив книгу, долго лежала в гамаке и смотрела в небо, переживая услышанное. Вот кошмар! Отличник Никита − и бросил институт. Это же немыслимо! Как только Белла Викторовна на такое согласилась? Наташкин отец − при смерти. Ужас! Продают квартиру. Наташка говорила, что у них там четырехкомнатная, как и здесь была. Как они теперь будут ютиться? Хотя, если Никита уйдет в армию, тогда, конечно, как-нибудь поместятся в малогабаритной. Но каково им будет все потерять? Боже, как страшно обернулась Наташкино легкомыслие. Интересно, что думает о решении Никиты Вадим, − ведь они друзья.

А вдруг он тоже захочет в армию? За компанию. Ведь у него там отец. И тоже проблемы в семье.

От этой внезапной мысли она вдруг так взволновалась, что даже села. Одно дело знать, что он рядом, в одном городе, и всегда можно его увидеть, − если станет невтерпеж. И совсем другое, − когда он вдалеке, и может, навсегда. Ведь они, наверняка, захотят на Кавказ к отцу Вадима. А там стреляют. Могут и убить. И она его больше никогда не увидит, − совсем никогда!

Что же она сидит? Надо же что-то делать. Надо поехать в город, в институт, и все узнать. Хотя, какой институт? − сейчас каникулы.

А она даже адреса Вадима не знает. Правда, можно узнать в адресном бюро − оно где-то на Береговой. Но там спрашивают имя, фамилию, отчество и возраст. Вадим Туманов, ему недавно девятнадцать исполнилось. А отчество? Отчества она не знает. Хотя, стоп! Та тетка, на поминках, сказала: «Не думала я, что за Пашиного сынка буду обедать». Значит, отца Вадима зовут Павлом, а сам он − Вадим Павлович. Этого для адресного бюро достаточно.

И крикнув бабушке, что ей надо срочно в город, она понеслась на автобус. Адресное бюро нашла быстро, − его местонахождение подсказала семейная пара, гулявшая с собакой по набережной. Там записали данные на Вадима и предложили зайти часа через два. От нечего делать Настя направилась в институт, где шел прием абитуры. И в вестибюле наткнулась на Ляльку, − ту запрягли на весь июль в приемную комиссию. Лялька сообщила, что Туманов работает сейчас где-то в Краснодарском крае на сборе ягод, − а где точно, могут сказать в профкоме. Про планы Никиты взять академический отпуск на два года по семейным обстоятельствам знает уже весь институт. Но Туманов такого желания не изъявлял − это точно. И если Насте очень хочется, она, Лялька, может в профкоме узнать сотовый Вадима, − набрешет чего-нибудь.
− Узнай, Лялечка! − взмолилась Настя. − Только никому не говори, что для меня. И заодно, спроси его адрес, может, дадут. Слушай, ты зачем тогда сказала Вадиму про беременность Тенчуриной?

− Я? − изумилась Лялька, вытаращив на Настю глаза. − Да что я: больная? Никому я ничего не говорила, с чего ты взяла?
− Она мне сказала, что он об этом знает. Вот я и решила, что это ты ляпнула, больше некому.
− Да врет она все! Никто ему ничего не говорил, иначе он от нее шарахался бы, как от чумной, ведь никакой беременности не было. А они нормально разговаривают, я сама видела. Ничего у нее с ним не вышло, вот она и насочиняла.
− Правда? Но ты все-таки никому не выдай, что я узнавала его координаты, ладно?
− Будь спок! − заверила ее Лялька и в мгновение ока вознеслась на четвертый этаж, где располагался профсоюзный комитет. Через пятнадцать минут Настя уже держала листок с адресом и телефоном Туманова. Кинувшись Ляльке на шею, она расцеловала ее в обе щеки и понеслась на выход.

Звонить ему или не звонить? − размышляла она, направляясь домой. Можно позвонить, спросить про Никиту. Сказать, что Наталья беспокоится. Хотя, она и сама могла позвонить брату. А не надо про Наташку − мне и самой может быть интересно, все-таки он столько лет был моим соседом. А если Вадим спросит, почему не звоню самому Никите, − могла ведь узнать его сотовый у сестры. Нет, это не годится. Что бы такое придумать?

А если он там с Титровой? Наверняка с ней. Скажет ей про мой звонок, а та растреплется всему институту. Хотя нет, Вадим не скажет. Да наплевать, с кем он там, − главное, что он есть на свете.

Хочу его увидеть, вдруг поняла она − ужас, как хочу. Прямо сейчас и немедленно. Или хотя бы услышать голос. Вот наберу номер и услышу. Буду просто молчать и слушать, − такое счастье!

И она набрала. Минуты ожидания показались вечностью, − но вместо его голоса равнодушно прозвучало «абонент временно недоступен, позвоните попозже… абонент временно недоступен, позвоните попозже…».

Недоступен! − горько подумала она, − какое страшное слово. Недоступен, неприступен. А может, деньги на счету кончились? Или заряд, − а розетки рядом нет.
Включит и увидит мой номер. И конечно, позвонит − узнать, что случилось. И что я ему скажу? Что хотела его услышать? И что он про меня подумает? Посмеется, наверно. Особенно, если он с Титровой.

Вот идиотка! − обругала она себя. Когда же я начну думать, прежде, чем делать глупости? Что же предпринять?

Надо поменять номер, причем срочно. Сказать, что достали звонками какие-то болваны. Интересно, это дорого? Надо узнать.

Номер ей поменяли быстро и бесплатно. Настя сообщила его родителям и Наталье, только попросила никому не говорить, даже Никите. И поехала обратно к бабушке.

Все! − твердила себе Настя, ввернувшись в поселок, − все, все, все! Забыть его окончательно − забыть, забыть, забыть! Надо срочно куда-нибудь уехать. Сменить обстановку, набраться новых впечатлений, найти новых знакомых. Перестать ходить по кругу, возвращаясь к одному и тому же. Но куда? Может, в Муром? А что − это идея!

− Конечно, приезжай, племяшка, − загудел в трубку дядя в ответ на ее просьбу. − Вот Нина обрадуется! А то ей в лес ходить не с кем. Я то на работе, то на рыбалке, а она до нее не охотница. Приезжай, грибов нынче − хоть косой коси. Ждем!

Поскольку цены на железнодорожные билеты сделались не по карману педагогам страны, к которым относились и Настины родители, пришлось проделать весь путь на автобусе. Правда, автобус до столицы оказался довольно комфортабельным, поэтому добралась без особых неудобств.

Когда за окном замелькали любимые красноствольные сосны, перемежающиеся с белоствольными березами, на душе у Насти посветлело. В Муроме ее обцеловали все родственники, затем Юрий объявил, что его приятель, директор артели по лесозаготовкам, приглашает Нину с Настей пожить у него на базе в самом что ни на есть глухом бору, − заняться сбором лисичек, которые нынче очень в цене, рестораны рвут с руками. Можно и удовольствие получить, и хорошо заработать. Настя от радости даже запрыгала. А когда узнала, что у родни появилась своя легковушка, оставленная им в наследство родственником из деревни, − горбатый «Запорожец», старенький, но вполне резвый, поскольку большую часть свой автомобильной жизни простоял в гараже, ее восторгу не было предела. Ведь дядя пообещал отвезти их с Ниной в лес, а потом прокатить в Питер.

Эрмитаж! − сразу подумала Настя и тут же отогнала эту мысль. Нет-нет, даже и не думай. Во-первых, его там не будет, во-вторых, раз решила забыть − забудь. Сбегаю в университет, узнаю новости о приеме, побегаю по музеям − и все. Ну, по Невскому прогуляюсь − все-таки я через год поеду в Питер учиться. Господи, хоть бы поступить.

Весь июль и часть августа Настя с Ниной прожили в лесу. Им выделили комнатку с крохотной кухонькой: там имелась даже плита, работавшая на привозном газе. Умывались под рукомойником, а за водой бегали к недалекому ручью. По вечерам комнатку освещала замечательная лампа − потрясающее устройство, изготавливаемое на местном заводике. Достаточно было покрутить его рукоятку минут десять, − и света хватала на полтора-два часа. Правда, в комнату устремлялись тучи мошкары, но запахи антикомариного геля, которым грибники щедро обмазывали себя и окружающие предметы, не позволяли маленьким вампирам сделать свое кусачее дело, − поэтому комариные полчища безрезультатно кружили вокруг, злобно пища.

Грибов было много, но напасть на полянку, подобную прошлогодней, так и не довелось. И что обидно: никто из сборщиков не верил в ее существование. Пришлось Юрию привезти неопровержимое доказательство: две большие фотографии в рамках, висевшие теперь у него в комнате. На одной красовалась та полянка в первозданном виде: грибы получились великолепно, шляпка к шляпке, а в центре стояли грибники с восторженными лицами, на другой − огромная куча грибов и рядом с ней Снегиревы с полными корзинами. Сидя вокруг костра, сборщики долго рассматривали снимки, отбирая их друг у друга и потрясенно качая головами.

− Мне бабка рассказывала про такую поляну, − изрек бородатый грибник, возвращая Насте фотографии. − Мол, открывается она не всякому, а только очень чистому душой человеку. И что ожидает этого человека счастье великое − до небес. Так что жди его, дочка, вскорости, − придет оно, не сомневайся.
Настя только вздохнула. Какое там счастье? − грустно усмехнулась она, − нет никакого счастья, и не будет. Дай бог поступить в Питере − вот и все мое счастье. Тоже, конечно, немало, − но это все. И то − если получится.
Муромский лес стал ей настоящим другом. Она полюбила часами неспешно бродить по его светлым соснякам и темноватым ельникам, − и уже совсем не боялась заблудиться. Ее острый взгляд издали подмечал золотую россыпь лисичек под невысокими елочками и уже безошибочно отличал бархатистую головку боровика от пожухлого листа или похожую на благородный гриб «условно съедобную» свинушку. Но больше всего она любила лечь на пахучую подстилку из сосновых опилок, устремив взгляд вверх на проплывающие в синеве облака, − и тогда вершины сосен, как верные друзья, заботливо склонялись над ней.

В ежедневных поисках грибов незаметно пролетел июль. За этот месяц Настя отдохнула, окрепла и прилично подзаработала. Ей нравились вечерние посиделки у костра и неторопливые беседы с местными жителями, подрабатывавшими в артели. Они угощали ее густым деревенским молоком с ноздреватым хлебом собственной выпечки, рассказывали разные байки и никогда не лезли в душу с расспросами. Поэтому, когда за ними приехал Юрий, ей до слез было жаль покидать гостеприимный лес. Но делать было нечего: в Питере с нетерпением ожидала их приезда Наталья, у которой горела путевка в санаторий. Ее сын уехал с друзьями в горы, поэтому она хотела оставить квартиру на родителей: боялась квартирных воров.

До Питера добрались по главной трассе неспешно и без приключений. Заждавшаяся гостей Наталья накормила всех сытным обедом и засобиралась на вокзал, − ее поезд уходил через час. Отец предложил отвезти дочь на машине, чему та очень обрадовалась: не придется тащиться с чемоданом на метро. Настя попрощалась с сестрой и отпросилась прогуляться по городу. По Невскому она добрела до Медного всадника. Сквер рядом с ним был полон народу, слышалась разноязыкая речь, ряженые в Петра и Екатерину зазывали народ фотографироваться. Настя купила мороженое и села на скамейку. Петр вздыбил коня, давившего ядовитую гадину, пестрая толпа глазела на великую скульптуру, из недалекой Невы взлетали к небу разноцветные струи фонтанов. Настя почувствовала себя почти счастливой.

Доев мороженое, она еще долго сидела, бездумно разглядывая прохожих, − потом встала и побрела, самая не зная, куда. Ноги принесли ее на Дворцовую площадь, опомнилась уже у входа в Эрмитаж. Пойду, похожу по залам, зайду в любимый Малахитовый, решила она, − а что тут такого? И на Амурчика посмотрю, − может, он тоже по мне соскучился? Никакого Вадима там, конечно, нет, − он в Краснодарском крае. У него есть девушка − и это правильно. А мне он совсем не нужен, и иду я туда вовсе не из-за него.

Так она убеждала себя, поднимаясь по лестнице. Обходя знакомые залы, старалась не спешить, подолгу задерживаясь у старинных гобеленов. Но по мере приближения к крылатому малышу, ноги несли ее все быстрее и быстрее, и в заветный зал она влетела, едва не запыхавшись. Амур встретил ее привычной улыбкой, − рядом никого не было. Испытывая смесь облегчения с разочарованием, она приблизилась к статуе и долго стояла, разглядывая ее мельчайшие детали: лепестки розы у ног мальчика, его пухлые щечки и пальчики, колчан стрел. Невидимая аура любви, окружавшая статую, окутала и ее, − она погрузилась в немного странное для этого людного места состояние покоя и уединения. Проходившие мимо посетители задерживались взглядами на Насте с понимающей улыбкой, стараясь не потревожить ее углубленное созерцание.

− Какое прелестное дитя! − восхищенно произнес позади женский голос, − и, похоже, проказник немалый. Лет пять-шесть ему будет, как считаете?
− Нет, пожалуй, поменьше. Скорее три-четыре, − ответил мужской голос. Его звук заставил замереть, а затем бешено заколотиться Настино сердце. Она стремительно обернулась и едва не задохнулась от волнения: позади стоял Вадим, держа под руку седовласую даму, похожую на Алису Фрейдлих.
− Как считаете, девушка, годика четыре будет этому шалуну? − с затаенной улыбкой обратился он к Насте. Настя потрясенно молчала. − Думаю, девушка еще слишком юна, − отозвалась дама, сочувственно глядя на остолбеневшую Настю, − если у нее дома нет маленьких братцев или сестричек, вряд ли она на глазок определит возраст этого сорванца.

Настя продолжала молчать, глядя на Вадима широко раскрытыми глазами. Она понимала, что выглядит нелепо, но ничего не могла с собой поделать: комок в горле мешал ей произнести хоть слово. Молчание начало затягиваться. Наконец, вглядевшись в ее лицо, дама перевела взгляд на Вадима, что-то поняла и поспешно откланялась, поблагодарив молодого человека, любезно проводившего ее в этот зал.

− Ну, здравствуй, Снегирек! Наконец-то я тебя дождался. Думал, уже не придешь. − Продолжая улыбаться, Вадим взял ее похолодевшую ладошку в свою руку. − Что же ты молчишь? Скажи что-нибудь. Может, ты не рада нашей встрече?

Испугавшись, что он и вправду так подумает, Настя отчаянно замотала головой. Наконец ей удалось проглотить комок. Глубоко вздохнув, она пролепетала:
− Очень! Я так хотела тебя увидеть! Вадим, пожалуйста, не исчезай больше.
− А вот этого я обещать не могу. Не получится не исчезать: у меня через три часа самолет. Но давай договоримся: если мы когда-нибудь потеряемся, − ведь жизнь так переменчива, вдруг уведет нас друг от друга далеко, − то с четырнадцатого по шестнадцатое августа будем ждать друг друга у нашего Амура. С двух до трех часов дня, хорошо?

− Самолет? О, нет! Нет, пожалуйста! − Насте почудилось, что вокруг потемнело. − Неужели ничего нельзя сделать?
− К сожалению. Лечу к отцу. Он просил меня приехать: тоскует очень. Знаешь, Никита завербовался к нему в часть, − будет служить под его началом, отец помог. Все будет легче узнавать, как он там.

− Не знаешь, что у них дома? Наташа говорила, их отец тяжело болен.
− Знаю. Родители в Москве, отец на обследовании. Наташа у родни в Воронеже. Они продали квартиру − из-за денег. Перебрались в двухкомнатную.
− Не представляю, как Белла Викторовна согласилась отпустить Никиту. Отличник − и вдруг бросить институт, пойти в армию. Неужели только из-за денег? Мог бы и дома подрабатывать.
− Нет, конечно, не только. Знаешь, он в наш институт больше не вернется. Никита принял решение после армии поступать в академию МВД, хочет стать юристом.
− Странно, Никита − и вдруг следователь. Он ведь технарь до мозга костей и мухи не обидит. Он даже детективами никогда не увлекался. Что на него нашло?
− А ты не догадываешься?
− Да? − Настя изумленно воззрилась на него. − Он что, отомстить хочет? За Наташу? Но кому?
− Всем им. Этим хозяевам жизни, − которым все можно и ничего за это не бывает. Он их смертельно ненавидит. За Наташу, за поломанную жизнь его семьи. Никита сейчас совсем другой − я иногда за него даже боюсь. Это хорошо, что он будет в армии какое-то время. Ему необходимо изменить обстановку. А с Наташей худо. Плачет и плачет. Нельзя было ее одну оставлять,− лучше бы с родителями поехала. Но в Москве жизнь очень дорогая.
Они вышли из Эрмитажа, пересекли Дворцовую площадь и направились к дому Вадима забрать его вещи перед отправкой в аэропорт. Вадим держал ее за руку, как маленькую девочку, − было невыразимо приятно чувствовать тепло его ладони. Искоса поглядывая на своего спутника, Настя, с замиранием сердца, отмечала, как он изменился за этот год. Раньше это был интеллигентный юноша, умный, тонкий и немного ироничный. Теперь рядом с ней шел молодой уверенный в себе мужчина, хорошо знающий, чего хочет от жизни. И которому она, Настя, явно нравилась. Как вести себя с ним, что можно, а чего нельзя? Как поступать, чтобы не потерять и себя, и его? От нахлынувших мыслей она испытывала лихорадочное волнение, − отвечала невпопад и пару раз споткнулась, после чего он взял ее под руку.

− Вот и мой дом. − Пройдя под высокой аркой, они вошли во двор, похожий на глубокий колодец. Подошли к металлической двери, Вадим набрал нужный код, дверь отворилась. На лифте поднялись на шестой этаж. Он отпер дверь своей квартиры и распахнул, пропуская ее. Войдя в длинный темный коридор, Настя остановилась в нерешительности. Вадим щелкнул выключателем, коридор осветился. Настя увидела высокое трюмо в узорной раме, которую поддерживали два пухлых амурчика, вырезанных со всеми анатомическими подробностями. Она подошла к зеркалу, испытывая состояние, близкое к панике.

Нужно взять себя в руки, думала она, всматриваясь в свое отражение, а то он еще подумает, что я его боюсь. Ничего я не боюсь, все нормально. Интересно, есть кто-нибудь в квартире? Ой, похоже, никого.

Они прошли в комнату с высокими потолками и большим камином − возле него стояли два глубоких кресла. Над камином Настя увидела портрет темноволосой дамы с большими бархатными глазами.

− Это мама в молодости, − сказал Вадим, заметив ее интерес. − Говорят, редкая была красавица. Садись, Настенька, отдохни, я быстро. Извини, что не угощаю тебя − даже чаю предложить некогда.

Он скрылся в соседней комнате. А Настя с облегчением вздохнула: ему некогда, значит, ничего экстраординарного не произойдет. Теперь она почувствовала острое сожаление, что он так быстро уезжает. Как было бы хорошо, если бы он побыл в Питере еще немного. Они бы гуляли по городу, она привыкла бы к нему, узнала его поближе. А теперь он уедет, и ей останутся только воспоминания. Ну, ничего, скоро она тоже вернется домой, и там они снова встретятся − какое счастье!

− Теперь ты меня проводишь до метро, и там мы простимся, − сказал Вадим, когда они вышли со двора. − Не стоит тебе ехать в аэропорт: это далеко, я буду волноваться, как ты доберешься обратно. Договорились?

− Ладно, − кивнула Настя. Ей стало грустно от мысли, что он так скоро исчезнет, и одновременно была приятна его забота. Они подошли к метро, он поставил на асфальт сумку, обнял ее и крепко прижал к себе, не обращая внимания на окружающих. Настя затрепетала.

− До свидания, Снегирек! − Он приподнял ее подбородок, наклонился и крепко поцеловал в губы. А потом подхватил сумку и исчез в толпе, рвущейся к эскалатору.

Настя долго стояла, пытаясь унять бешено колотившееся сердце. Его поцелуй, пронзительный, как укус, потряс все ее существо. Она почувствовала, что с этого мгновения девочка в ней умерла, − она стала взрослой. И неожиданно нестерпимая тоска от предстоящей разлуки схватила за горло.

Вот как бывает, когда любишь, − совсем не так, как тогда, с Борисом, − размышляла Настя, возвращаясь пешком домой. Она попыталась вызвать в памяти ощущение его губ, − но оно не получалось, ускользало. Тогда она представила себе то, о чем они с Наташкой говорили вполголоса, − что могло случиться у него дома, если бы он не торопился на самолет. Новая незнакомая боль пронзила ее откуда-то снизу вверх, − она замерла от изумления и неожиданности.

Эх, нет Наташки, с сожалением подумала девушка, так хочется с кем-нибудь поговорить, спросить: что это, почему? Может, с тетей Ниной? Нет, еще папе скажет. Нет, папе она не скажет, а вот дяде Юре точно не утерпит, поделится − он ведь ее муж. А тот уж точно сообщит папе. А папа маме. Вот шуму будет! Нет, надо помалкивать, надо держать все это в себе. Вадим, зачем ты уехал? Поцеловал и исчез − как так можно? А мне теперь одной помирать с тоски и не знать, куда себя девать.

Дома она прошла в пустую комнату, легла на диван и закрыла глаза. И сразу в памяти возникло лицо Вадима, − как он посмотрел на нее перед поцелуем. Она снова испытала чувство страха и одновременно восторга, нахлынувшее на нее в тот момент. Делать ничего не хотелось: ни читать, ни куда-то идти, даже шевелиться. Хотелось только одного: увидеть Его. И почему я не поехала с ним в аэропорт, с сожалением подумала она, можно было побыть вместе еще часа два или даже больше − вот дура! Ведь до следующей встречи уйма дней − и чем их заполнить?

− Настенька, иди обедать, − позвала ее Нина.
− Не хочется, − отозвалась Настя, − можно, попозже? Я сама разогрею и уберу потом.
− Ты чем-то расстроена? − Тетя зашла в комнату, села в кресло и встревожено посмотрела на Настю. − Что случилась?
− Да нет, все в порядке. Просто, полежать захотелось. Сейчас встану.
− Да ты лежи, лежи. Не хочешь, не говори. Только я же вижу: ты ушла веселая, а вернулась сама не своя.

− А ты вспомни, что тебя в ее возрасте больше всего волновало. − Юрий тоже вошел и сел рядом с женой. − Любовь − ведь так? Девушке через неделю семнадцать − не может быть, чтобы не была влюблена. Дай-ка, я угадаю. Олег мне рассказывал, как они год назад возвращались из Питера с молодым человеком − его Вадимом, кажется, звали. Они встретили его в Эрмитаже. Ну-ка, признайся, племяшка, ты сегодня там была?
Настя молчала.
− Значит, была, − удовлетворенно кивнул дядя, − вот и вся причина. Или не встретились, или поссорились: одно из двух. Угадал?
− Одно из трех. − И Настя сердито отвернулась к стенке. − Я хочу подремать, извините.
− Тебе бы в следователи. − Нина встала, потянув мужа за рукав. − Идем, оставь ее в покое. Не горюй, детка, все образуется. Любовь − она как качели, то вверх, то вниз. Полюбят и тебя, никуда не денутся. Ты ведь у нас умница и красавица, − как такую не полюбить?

Они ушли. А Настя полежала-полежала и незаметно уснула − до самого вечера. Вечером встала, поужинала и до трех часов ночи смотрела телевизор. На экране раскованные девицы не старше ее самой, едва познакомившись с молодыми людьми, без малейшего стеснения сбрасывали одежду и оказывались с ними в постели. Неужели им ни капельки не стыдно? − размышляла девушка, ведь они это проделывают при всех. Даже если не по-настоящему.

− И что ты об этом думаешь? − вдруг услышала она вопрос Нины, − та незаметно приоткрыла дверь и некоторое время наблюдала за происходящим на экране.
− Омерзительно! − искренне вырвалось у Насти, с загоревшимся лицом нырнувшей под одеяло. Что теперь тетя Нина будет думать о ней? Скажет: вот развратница!
− Правда? − неожиданно обрадовалась та. − А то я уже стала думать, что вашему поколению нравится это свинство. Если б мои дети такое вытворяли, я б им ноги повыдирала. Но, похоже, нынешняя молодежь не видит тут ничего особенного. Да ты не тушуйся, смотри, если интересно. Это я так.

Но Настя уже выключила телевизор и притворилась спящей. Тетка еще немного постояла в дверях, − но видя, что племянница не склонна продолжать разговор, тихонько прикрыла дверь.

Последующие дни неторопливо текли унылой чередой, не принося никакой радости. Настя даже рассердилась на себя: ведь так мечтала о Питере, стремилась сюда. И вот он, Питер, рядом, наслаждайся, сколько хочешь, − а она изнывает от тоски.

Каждый день она обходила памятные места, где гуляла с Вадимом. Вспоминала, о чем они говорили, представляла, как они стояли, облокотившись о перила набережной, и смотрели на взлетавшие из воды фонтаны. Как он взял ее за руку возле своего дома, и как горяча была его рука. Как он поцеловал ее. Все дурные мысли, так мучившие ее прежде, куда-то испарились, − осталась только тянущая тоска. И очутившись в один прекрасный день у знакомого дома, она не выдержала: достала из кармана сотовый и набрала заветный номер, запечатлевшийся в ее памяти с первого раза. Но и на это раз неудачно: все тот же металлический голос стал нудно повторять: − «извините, абонент временно недоступен, абонент недоступен…».

− Чтоб ты скис! − мысленно пожелала голосу Настя, пряча сотовый. Подняла голову и вдруг увидела прямо перед собой билетные кассы. А чего я, собственно, торчу здесь? − внезапно пришла в голову мысль. Питером я уже насладилась. Поеду-ка домой, может, там смогу дозвониться.
И она решительно направилась за билетом.

Дядя с тетей молча выслушали ее и не стали отговаривать. Помогли собраться и проводили на вокзал. Лежа на верхней полке, Настя всю дорогу мысленно подгоняла еле плетущийся поезд, который останавливался едва ли на каждом полустанке. Когда миновали Москву, она, наконец, решилась. Достала мобильник и уже набрала половину его длинного номера, как вдруг внезапная мысль остановила ее. − Он ведь тоже мог бы позвонить тебе, − сказала мысль. − Но ведь не звонит. А если не звонит, значит, не скучает. Так зачем же ты навязываешься?
− Но, может, еще далеко и нет связи, − возразила она мысли. − Тогда тем более незачем, все равно не дозвонишься, − упорно твердила мысль. − Наберись терпения и жди. Если ты нужна ему, позвонит. А сама не смей! Имей гордость.

− Ладно, − согласилась Настя с мыслью. − Буду ждать. Не буду думать о плохом, не звонит, значит, не может. Наверно, у него сотовый сел, и негде зарядить. Или деньги на счету кончились, − да мало ли что могло помешать дозвониться. Может, там вообще связи нет, − горы все-таки. Правда, год назад он до отца дозвонился, − когда у нас колесо отвалилось. Но тогда мы были намного южнее.

Господи, до чего же хочется его увидеть или хотя бы услышать, просто, нет терпения. А чего я мучаюсь? − у меня же есть фотокарточка.
Она достала из сумочки снимок, сделанный питерским фотографом − на нем они с Вадимом, держась за руки, стояли на фоне Адмиралтейства и щурились на солнышке. Положила фотографию на подушку, легла на живот и уставилась на нее. И ей сразу стало легче. Тоска отпустила и появилась возможность жить дальше, даже есть захотелось. Принесли чай. Она достала сверток с пирожками и курицей, которым заботливо снабдила ее Нина, перекусила и, чтобы время прошло быстрее, завалилась на боковую.

За всю дорогу Вадим так и не позвонил. Ее поезд останавливался в их городе на десять минут и следовал дальше к морю. Может, и мне поехать до Адлера, вдруг подумала Настя. Грибных денег у меня хватит. А там до Вадима рукой подать. Вот он, наверно, обрадовался бы.

− А ты в этом уверена? − вернулась осторожная мысль. − Ведь до сих пор не позвонил, хотя уже, наверняка, связь есть. Может, он о тебе уже и думать забыл. Слезай-ка ты с поезда да ступай восвояси. Не навязывайся.
Она покорно взяла рюкзак, вышла на перрон и поехала домой.

Глава 24. Забыть его, забыть, забыть, забыть!
Перейти в оглавление



ссылки
Новые записи:
Народный праздник День жаворо... (0)
Со Всемирным Днем Поэзии вас,... (0)
20 марта – Международный день... (0)
Тёплых эмоций и замечательног... (0)
Только первым быть непросто... (0)
4 марта – 120 лет со дня рожд... (0)
Тридцать лет, которые потрясл... (0)
Про добро, неравнодушие и отв... (1)
Незабываемый отпуск на остров... (4)
Важный праздник — День защитн... (0)
1485
1
vedvalya@ya
#1 | 27.05.2015 | 21:48 | 0 [Материал]
Да, повзрослела наша Настя!




БУДЬТЕ С НАМИ
Регистрация
Подписка
Вход на сайт
Используя cайт, Вы соглашаетесь с Правилами Портала.
Запрещается использовать сайт детям до 12 лет (12+)
E-mail администратора [email protected]


Нашли ошибку?
Выделите ошибку мышью
и нажмите Ctrl+Enter (?)
Наши соцсети